Долгая зима
Шрифт:
— Мама, можно мы оденемся внизу? — спросила она и подумала: как хорошо, что на ней теплые панталоны и длинная ночная рубашка из красной фланели.
— Да, одевайтесь, папа пошел в хлев, — ответила ей мама.
Печка согревала кухню, а от света лампы там казалось еще теплее. Лора надела нижнюю юбку, платье и башмаки, потом захватила сверху одежду сестер, чтобы согреть ее у печки, завернула Грейс в одеяла и отнесла ее вниз. Когда папа вернулся из хлева с ведром полузамерзшего молока, все уже оделись и умылись.
Отдышавшись, папа подождал, оттают усы, и сказал:
— Ну вот и наступила суровая зима.
— Да что ты, Чарльз, на тебя совсем не похоже жаловаться на непогоду, — заметила мама.
— Я и не жалуюсь, но зима будет суровой.
— Зато мы теперь в городе и можем достать все необходимое в лавках даже во время бури.
Пока не кончится вьюга, занятий в школе не будет. Поэтому, закончив домашние дела, Лора вместе с Кэрри и Мэри сели за уроки, потом принялись за шитье, а мама стала читать им вслух. Через некоторое время она подняла голову, прислушалась и сказала:
— Да, похоже, что это и впрямь трехдневная вьюга.
— Значит, на этой неделе в школу мы больше не пойдем, — вздохнула Лора. "Интересно, что сейчас делают Мэри Пауэр и Минни", — подумала она.
В комнате было так тепло, что окна немножко оттаяли. Лора подула на стекло, во льду образовалась дырочка, но ничего, кроме снежной круговерти, она не увидела. Даже стоявшую напротив скобяную лавку Фуллера, куда папа пошел посидеть у печки и поговорить с соседями, и ту нельзя было разглядеть.
Дальше к северу, за скобяной лавкой гостиницей Бердсли и бакалеей Баркера, стояла холодная и темная фуражная лавка Роя Уайлдера. В такую бурю за фуражом никто не приходил, и поэтому Рой не топил печку в лавке. Но в задней комнате, где жили братья, было тепло и уютно. Альманзо пек оладьи.
Рой признавал, что в искусстве печь оладьи Альманзо мог даже мать за пояс заткнуть. В детстве, когда они жили в штате Нью-Йорк, а потом на большой отцовской ферме в штате Миннесота, мальчики никогда и не помышляли о стряпне — это была женская работа. Но с тех пор как они приехали на запад и взяли себе участки, надо было либо стряпать самим, либо умереть с голоду. Стряпать пришлось Альманзо, потому что он все умел делать и еще потому, что он был моложе Роя, а тот все еще воображал себя хозяином.
Дело в том, что Альманзо исполнилось девятнадцать лет. Но они это скрывали, потому что он взял участок, а по закону участки разрешалось брать только с двадцати одного года. Альманзо вовсе не считал, что обманывает правительство. Однако всякий, кто узнает, что ему всего девятнадцать, может отнять у него участок.
Альманзо рассуждал так: правительство хочет заселить эти земли. Дядя Сэм готов дать ферму любому, у кого хватит сил и выдержки приехать сюда, распахать девственную землю и довести дело до конца. Однако политики в далеком Вашингтоне не знают поселенцев и поэтому принимают законы, лишь бы покомандовать. А согласно одному из этих законов владелец участка должен быть не моложе двадцати одного года.
Ни один из этих законов не действовал так, как они задумали. Альманзо знал, что люди получали участки, регистрировали их по закону, а потом за большие деньги продавали их богачам. Везде и всюду люди крали землю, ухитряясь не нарушать при этом никаких законов. Но из всех этих законов закон о возрасте поселенцев Альманзо считал самым глупым.
Всем известно, что двух одинаковых людей на свете не бывает. Можно ткань измерить ярдами, расстояние — милями, но нельзя свалить в кучу всех людей и измерить их одной меркой. Ум и характер у каждого человека свой. Одни и в шестьдесят лет не знают того, что знают другие в шестнадцать. И поэтому Альманзо считал, что он ничем не хуже любого, кому уже двадцать один год.
Точно так же считал и отец Альманзо. Человек имеет право держать дома своих сыновей и заставлять их работать, пока им не исполнится двадцать один год. Но отец Альманзо с ранних лет приучил своих мальчиков к работе. Альманзо начал копить деньги, когда ему еще и десяти лет не было, а с девяти он работал на ферме, как взрослый. Когда ему исполнилось семнадцать, отец решил, что он уже взрослый и может работать на себя. Альманзо работал за 50 центов в день и скопил денег на покупку семян и инструмента. Он посеял пшеницу на западе штата Миннесота и собрал хороший урожай.
Он решил, что для правительства такой поселенец, как он, ничуть не хуже любого другого, а его возраст тут вовсе ни при чем. Поэтому он сказал земельному агенту:
— Можете записать, что мне двадцать один год. — На что агент только подмигнул и все так и записал.
Теперь у Альманзо был свой собственный участок и семенная пшеница, которую он привез из Миннесоты. А если ему удастся еще четыре года продержаться в этих прериях и собрать здесь урожай, у него будет своя ферма.
Альманзо пек оладьи не потому, что Рой им командовал, а потому, что Рой не умел печь хорошие оладьи и еще потому, что просто любил легкие, пышные гречневые оладьи с патокой.
— Ничего себе! Ты только послушай, что творится! — воскликнул Рой. Они еще никогда не видели такой вьюги.
— Тот старый индеец знал, о чем говорит, — отозвался Альманзо. — Если нас ожидают такие семь месяцев...
На сковородке пеклись три оладьи. Вдоль их хрустящих краев лопались пузырьки, оставляя в тесте маленькие ямки. Альманзо аккуратно перевернул оладьи и стал смотреть, как поднимаются их пухлые коричневые спинки.
Вкусный запах оладий смешивался с соблазнительными запахами жареной солонины и кипящего кофе. В комнате было тепло. Висящая на стене лампа с жестяным отражателем освещала ее ярким светом. На дощатых стенах висели седла и сбруя. Кровать стояла в углу, а стол был придвинут к печке, чтобы Альманзо мог, не сходя с места, класть готовые оладьи на белые фаянсовые тарелки.
— Такая вьюга не может длиться семь месяцев подряд. Это просто смешно, — заявил Рой. — Еще будет хорошая погода.
— На свете все может случиться и большей частью случается, — беспечно отвечал Альманзо.
Он поддел готовые оладьи ножом, бросил их на тарелку Роя и смазал сковородку шкуркой от сала.
Рой полил оладьи патокой и сказал:
— Случиться может все. Но если перестанут ходить поезда, до весны нам тут не продержаться.
Альманзо налил на шипящую сковородку еще три ложки теста из глиняного кувшина и в ожидании, пока оладьи поднимутся, прислонился к дощатой перегородке возле печной трубы.