Долгий путь к себе
Шрифт:
— Труды мои на сегодня окончены, — сказал Василий Лупу, сходя с помоста.
Княжна Роксанда прощалась с городом. Яссы кутались в белесую дымку безликой южной зимы.
«Скорей бы! — княжна глядела вокруг себя из-под ресниц, чтоб не выдать нетерпеливой радости. — Господи, скорей бы!»
Она мечтала вернуться в Истамбул, в свою тюрьму, которая ей была милее «свободы» ясского терема.
Ей было жаль убого одетых крестьян, встречавшихся на улицах. Она с презрением поглядывала на турок, которые на чужбине почитали себя
— А теперь куда? — спросила княжну подруга ее Иляна.
— В монастырь Трех Святителей! Я хочу помолиться перед дорогой.
Монастырь Трех Святителей со знаменитым храмом был окружен двумя стенами.
Над воротами, на деревянных брусьях, висели колокола. Часы на башенке были соединены цепью с одним из малых колоколов, с будильником.
Когда Роксанда подъезжала к монастырю, будильник уже отзвонил и ударил большой, главный колокол собора. От его густого бархатистого голоса воздух радостно вздрогнул над Яссами, и тотчас со всех сторон откликнулись колокола церквей и церквушек. Звонили к обедне.
Княжна быстрыми легкими шажками прошла сквозь строй метнувшегося к ее ногам нищего братства. Она бросила горсть монет, а шедшие за нею Иляна и служанка Эмилия сыпанули по две горсточки.
Церковь еще была пуста. Роксанда прошла под арку, где между белыми мраморными колоннами стоял обитый красным бархатом ковчег с мощами святой Параскевы, опустилась перед ковчегом на колени, закрыла глаза и — увидала дворец Топкапы, мечети Сулеймание, Шахзаде, Баязида и Айя-Софию. Это было наваждение.
Испугавшись, что святая накажет ее за столь ретивое стремление в город иноверцев, Роксанда с чувством прочитала про себя молитву, поцеловала ковчег и поспешила к гробницам матери своей и трех братьев-погодков.
Уже сидя в карете с подругой и служанкой, которых она собиралась взять с собою в Истамбул, Роксанда снова закрыла глаза и увидела Босфор и корабль на Босфоре, золоченый, устланный коврами…
Отец, благословляя дочь в дорогу, очень внимательно поглядел ей в глаза и как-то по-особенному сказал:
— Будь умницей! Во всем будь умницей! Я полагаюсь на твой ум.
Княжну разбудили горлицы. Они стонали от любви, ибо воздух над Босфором настоян на цветах любви.
Но тотчас Роксанду охватила тревога: а что, если все это — сон. Сколько раз сладкие сны обманывали ее.
— Нет! — сказала Роксанда, улыбаясь. — Я слышу запах моря.
Она открыла глаза, и солнце окатило ее, как из ведра, разбиваясь в брызги о решетчатое окно. Роксанда позвала Эмилию, оделась, умылась. Как птичка, поклевала изюму, выпила чашечку кофе, взяла с собою Иляну и, конечно, Эмилию и в носилках отправилась на золотой базар.
Здесь было столько драгоценностей,
Скрыв лица под чадрами, девушки сошли с носилок и дивились на богатства, свезенные в Истамбул со всех концов земли.
— А где же раковины, Эмилия? — спросила нетерпеливо Роксанда.
— Они дальше, за рядами, где торгуют жемчугом.
— Так веди же нас скорее туда!
Роксанда торопилась к тайне.
На птичьем базаре, где Эмилия покупала для госпожи попугайчика, к ней подошла гирруджи — женщина, глазеющая невест, — и сказала:
— Купивший мои услуги высок ростом, и несравненно пригож лицом, и благороден манерами. Он воплощенная добродетель, молод, сиятелен, хоть и чужестранец. Передай твоей госпоже, что этот замечательный господин убьет себя, если она откажется выслушать его речи.
— Но мы живем в Серале! — воскликнула пораженная Эмилия.
— У моего господина много денег, а в Серале всегда найдется евнух, сердце которого тронет блеск золотых монет, — сказала гирруджи. — Мой господин просил передать твоей госпоже: пусть она пойдет в ряды, где торгуют заморскими раковинами, и попросит продать ей ту раковину, которая стоит одно пар'a.
— Но не перепутала ли меня госпожа с кем-то? — спросила встревоженная Эмилия.
— Мне за услуги платят по пять золотых монет, — сказала гирруджи, исчезая в толпе.
Княжна Роксанда кинулась в приключение, как бросалась в воду, — не раздумывая.
— Ах! — воскликнула Иляна, когда они подошли к лавке, где торговали раковинами.
— Только у царя морского да у нас такие! — Торговец, улыбаясь, развел руками, показывая восхищенным юным дамам свою сказку наяву.
Одни раковины, величиной с большое блюдо, пылали зелено-голубым перламутром, другие полыхали розово, как снег под солнцем…
У Иляны и сквозь паранджу заблестели глаза, но Роксанда глядела не столько на раковины, сколько на торговца.
— А есть ли у вас раковина, которая стоит одно пара? — спросила она тихо, наклонившись над прилавком.
— Есть, госпожа! — ответил торговец с почтительным поклоном. — Вот она.
И принес такую роскошную раковину, что все остальные тотчас померкли, словно лавку накрыло тенью.
— Эта раковина… стоит одно пара? — спросила осторожно Роксанда.
— Одно пара, госпожа, — ответил торговец, — но для того, кто знает, что спрашивает.
— Эмилия, заплати одно пара! — Роксанда забрала раковину. — И еще заплати золотой, пусть Иляна выберет себе раковину по вкусу.
В раковине лежала записка, написанная на польском языке.
Роксанда прочитала ее, когда осталась одна.
«Я был Вашим гостем в Котнарском Вашем винограднике, и с той поры мое сердце не знает покоя. Дозвольте встать перед Вами на колени. Я не промолвлю ни слова. Я хочу запечатлеть Ваш образ перед дорогой на небо, ибо жизнь в вечной разлуке с Вами тяготит меня, как золотая цепь. Она бесценна, эта цепь, но она раздавила мне сердце. В первую ночь полной луны не затворяйте Вашей двери. Сжальтесь!»