Долгий путь в лабиринте (др. изд.)
Шрифт:
— Ты и Григорий пойдете следом. Постарайтесь не отстать. Отстанете — возвращайтесь на хутор. Это все, Олесь!
— Дать пистолет?
— Нет!
Она вернулась к хате, когда там спешивались три всадника. С ними были вьючные лошади. Вьюки — переметные сумы из ковровой ткани осторожно сняли с коней, внесли в помещение. Из каждой сумы, похожей на огромный карман, торчала горловина ведерной бутыли, залитая красным блестящим сургучом. Всего было шесть бутылей.
Что могло быть
Вскоре это выяснилось.
Хозяйка поставила на стол противень курятины, второй — с жареной в сале картошкой, миски с капустой и огурцами, четверть самогона. Трапеза возобновилась.
Парень со шрамом — тот самый, что тоже собирался идти к колодцу, плеснул в стакан самогону, выбрал в противне куриную ножку, все это протянул Саше:
— Поди, нагуляла аппетит, докторица. На-ка, держи!
— Э, нет! — Она отодвинула стакан. — Один раз бывает проверка.
— Выпьешь!
— Дудки! Или мужики что собаки — сбрехали да позабыли? Не буду!
— Будешь! — настаивал бандит. — А то, гляди, отсюда налью. — Он показал на вьюки с бутылями.
Эти слова вызвали взрыв смеха.
Парень со шрамом с трудом вытащил из вьюка бутыль, поднес ее к Саше.
Почудился знакомый запах. Протянув руку, Саша коснулась горловины сосуда, поднесла пальцы к носу.
— Касторка?! — воскликнула она.
— А ты думала!
— И там, — Саша показала на вьюки, — и в других тоже касторка?
Бандит кивнул. Он давился от хохота.
Саша растерянно глядела на него. Касторовое масло в шести огромных бутылях? Для чего бандитам столько лекарства? Уж не мается ли животами все их воинство?
Бутыль водворили на место.
Парень со шрамом настаивал, чтобы Саша выпила самогону. Одноглазый остановил его.
— Скидку делаем докторице, — сказал он. — С нами она поедет.
— Вот какой быстрый! — Саша покачала головой. — Не уважаю торопливых!
— Не желаешь? — Бандит привстал с табурета.
— Сперва скажите, какому Богу молитесь?
— Опознаешь, когда свидишься с ним.
— С самим Богом? — Саша небрежно роняла слова. — Вот диво дивное. Он хоть красив, этот ваш бог?
— Семь их, богов! — Одноглазый выхватил наган, крутанул барабан. — Выбирай любого!
— Стращаешь? — Саша гневно выпрямилась. — А ежели я не из пугливых? Убери пушку. Лучше лаской попробуй.
— Я — лаской! — вскинулся парень со шрамом. — Коня хочешь? Коня тебе сыщу тонконогого, горячих кровей. Саблей махать выучу. Ты, я вижу, девка бедовая!
Из груды оружия он извлек шашку в нарядных ножнах, подбросил в руках, картинным жестом протянул Саше.
— Владей! Легкая, гляди, а кусачая!
Саша сделала вид, что любуется оружием.
— Дивись! — Бандит выхватил шашку из ножен. Мгновенный высверк клинка — и подброшенная к потолку картофелина оказалась разрубленной на половинки. — Владей! — повторил
Грохнул выстрел.
— Эта пуля в небо, — сказал одноглазый, помахивая револьвером, из ствола которого курился дымок. — Вторая в тебя будет, Ты меня знаешь, Петро, не промахнусь!
Выстрел и угроза главаря группы особой реакции не вызвали. К таким вещам здесь привыкли. Но виновник инцидента все же утихомирился. Вскоре он уже грыз куриное крылышко…
Саша сказала: не годится порядочной девушке ехать по первому зову малознакомого человека. Да и неизвестно, в какие края ее повезут. И найдется ли там подходящее занятие, жилье? И как еще на это посмотрит старший командир или батько? И ехать, видимо, далеко — не один день пробудешь в пути. А в селе по соседству, люди сказывали, требуется фельдшерица. Вот куда надо спешить. Опоздаешь — другую наймут.
Одноглазый схватил ее за руку, потащил в сени.
— Дуреха, — зашептал он, — в полночь тронемся, утром будем на месте. В лесу войско атаманово, в здешнем лесу. Всего-то будет верст сорок. А батько — он добрый. Дюже любит, ежели кто из образованных. Сам, что ни день, книжками балуется.
ТРЕТЬЯ ГЛАВА
Маленький двукрылый аэроплан стоял на лесной опушке, под протянутым между деревьями тяжелым желтым брезентом. Он был без пропеллера и мотора. Разобранный двигатель лежал здесь же, на шерстяном солдатском одеяле — ребристые головки цилиндров были сняты и отложены в сторону.
Черноволосый смуглый мужчина с грудью и бицепсами циркового борца — пилот Энрико Гарсия, он же и механик, ловко орудовал шабером, счищая нагар с донышка поршня.
Настроение у Гарсия было неважное — он делал зряшную работу. День потрачен на то, чтобы освободить поршни и головки цилиндров от наросшей на них черной смолистой дряни. Теперь предстояло собрать двигатель, установить его на место. Но после нескольких дней полетов все повторится.
Подъехали два всадника. Один из них, лет тридцати пяти, в новеньком сером френче и лаковых сапогах с твердыми голенищами, какие любят поляки, спешился и подошел к пилоту. Это был атаман Николай Шерстев.
Они заговорили по-французски. Родного языка пилота атаман Шерстев не знал, французским же владел вполне сносно: много лет зубрил этот язык, сперва с гувернанткой, затем в гимназии. Что до пилота, то, как и многие жители восточных провинций Испании, он свободно говорил по-французски.
— Салют! — сказал Шерстев.
— Салют, шеф!
— Ремонт, я вижу, в разгаре. — Атаман поискал глазами, куда бы присесть, пододвинул ногой валявшийся неподалеку ящик, устроился на нем. — Когда думаете закончить?