Долгое прощание
Шрифт:
– Да, - улыбаясь, подтвердила Полетика.
– Я, кажется, понимаю! Эмми, его жена, весьма падкая на сладкое...
– Давайте ж подпишем "Юзеф Борх" - предложила госпожа Нессельроде.
– Лучше просто "секретарь"?
– Душа моя, всем всё известно! Петербург большой, но нас в нём немного.
– Тогда не "Юзеф", а "Иосиф".
Гагарин захохотал.
– Что вас рассмешило, князь?
– Святой Иосиф тоже был рогат!
Наконец и Вяземский вставил слово:
– О да! Вы составили такой документ, в котором каждый может увидеть себя!
И вышел. За ним следом вышел молчавший
Велосипед мокрый от росы лежал в траве. Облизанная луна висела, казалось, на прежнем месте. Дорога светилась под ней ярко в редком перелеске. Далеко за полночь Игорь добрался до дома и, едва раздевшись, рухнул на кровать. Кто ж этот "Дельвиг"-то? Пьер Безухов... Мёртвый среди живых. Тебя это удивляет? А живой среди мёртвых тебя не удивляет? Спи быстрей - подушку надо.
И он уснул мёртвым сном. Впрочем, посреди глубокого сна явилась к нему какая-то мысль, очень умная и интересная, которая утром исчезла невосстановимо "Надо было проснуться и записать", - эта мысль тоже приходила во сне.
Утром, натирая спину деда спиртом и мазью, укутывая его собачьей шерстью и пуховым платком, Игорь пытался воспроизвести возможную цепь ассоциаций, однако ничего не удалось, кроме единственного вывода: криминалисты-графологи до сих пор не могут узнать руку автора "диплома". Хотя образцы письма и Нессельроде, и Геккерна, и Дантеса и многих-многих других сохранились. Теперь ясно почему: писали все. Шутники. Скучающая золотая плесень. "Убийство в восточном экспрессе". Все убийцы. Все приложили руку - и лицеисты, и университетчики, и друзья, и враги. Кто молчанием убил, кто просто скучал и, скучая, шутил. Кто-то из мести. Кто-то, чтобы скрыть свою любовную связь - флиртом с Натальей Николаевной. А ведь Пушкин второй раз наступил на те же грабли: в южной ссылке Воронцова подогревала влюблённость молодого поэта, чтобы скрыть свою любовь с Раевским. Кто бы написал сексуальную историю Российского бомонда пушкинских времён? Брачные дети - внебрачные, при муже с высоким положением - родить от другого... Брат, сестра, кузены-кузины, командир-полковник при молодой жене - преград никаких! Особливо для поручиков-кавалергардов. А Фёдор Толстой Американец, и вовсе с обезьяной сожительствовал. Что не помешало Пушкину просить его стать сватом у Гончаровой. Куда смотрела русская очень православная церковь? Тоже скучала? Ни собственная вера не останавливала, ни Синод. И всех вас гроб, зевая, ждёт. Зевай и ты.
И происхождения Идалии Полетики, Натальи Гончаровой (как мамы, так и дочки), канцлера Нессельроде Карла Васильевича весьма и весьма нечистоплотны с точки зрения блюстителей чистоты крови и веры. А уж если верны слухи, что Екатерина Великая произвела Павла от какого-то чухонца, то и род Романовых остался после этого лишь на бумаге. Вот он - демократический централизм: сверху донизу и снизу доверху. "Женись на ком хочешь, сынок, ничего. Не слушай отца, ты ведь сын не его". То-то в России так любят Роберта Бёрнса!
Мысли Игоря разбежались по дороге в Носово. Предстоящая "негоция" весьма его напрягала своей странностью и грязнотцой. Карамазовщиной и ставрогинщиной. И сам процесс, как ни представлял себе его Игорь, был тошнотворен и мерзок. "Потом
Игорь шёл к Марине. Шёл медленно. Первый раз ему не хотелось её видеть. Видеть-то он её хотел, если бы не мешало её сказочное "испытание героя". Помутилося синее море. Он присел на скамейку под старым дубом. В тени под ветвями висели мелкие мухи, как вертолёты, покачиваясь на одном месте. Зачем? С какой целью? Игорь протянул к ним руку - и они вмиг исчезли. И так же вмиг появились снова. "Может, здесь проход в четвёртое измерение? Мухи! Возьмите меня с собой, я хороший..." Он закрыл глаза. Хотелось плакать.
А Марина толкала коляску с сестрой вдоль улицы Носово. Её сопровождал Витя Колорадо. Двигались они в сторону пекарни, за которой спряталась голубая "Лада".
– Мы же с твоими родителями обо всём договорились, - тихо говори Витя.
– Кажется, вопрос обмяли со всех сторон, что за новые тёрки?
– Так пусть родители этим и занимаются сами. Ты же, Витя, им башляешь, а организовала всё я, подготовила всё я, сделаю всё я - и останусь без мужа, без ленинградской квартиры, даже без денег.
– Мне этот базар надоел.
– А мне надоело эта дохлятина! - она с ненавистью толкнула коляску, - надоели отец с матерью, надоело жить в тупой провинции и видеть пьяные рожи и деток от этих пьяных рож. Я же много не прошу. А если базар надоел - отменяй. У меня будет всё - а ты ищи другой вариант.
– У меня нет столько денег.
– Не прибедняйся, Витёк! Машина, охрана, бизнес... Пара кубышек и полматраса есть. Ты моими руками загребаешь всё - я всё теряю. Шнурки мне ничего не отвалят.
Они молча проходили мимо Егора Осиповича, который сидел напротив сельпо, дожидаясь "часа волка". Он ни о чём не думал. Он молча курил, провожая глазами странную компанию. Едва они поравнялись с ним, как он громко высморкался в землю с двух ноздрей.
– Ты, свинья, мля, поосторожней тут...
– обернулся к нему Колорадо.
– ...а я ...ообще в лебеду... Ты чё? Эта...
– позвал он Колорадо.
– Ну?
– ...ы, ...ижу, при ...апитале. Тут бормотуху ...авезли, огнетушители по ноль-семь. Накинул бы ...а флакон...
Марина сказала зло:
– Вот среди такого отребья я всю жизнь жила, эти рыла я лечила, срач из-под них выносила - и жить с ними больше не хочу! Дай ему что-нибудь. Я, кажется, его видела в Дедовцах.
Колорадо брезгливо протянул купюру бывшему зоотехнику.
– Эта...
– ответил он, - с ...лагодарностью ...пасибо.
Колорадо только сморщился в ответ.
– Итог таков, - сказала Марина, когда они прошли мимо Егора, - ты говоришь - да, я покупаю квартиру. Ты говоришь - нет, я выхожу замуж за квартиру. Правда, в первом случае теряю возможность уехать.