Долговязый Джон Сильвер: Правдивая и захватывающая повесть о моём вольном житье-бытье как джентльмена удачи и врага человечества
Шрифт:
— Слава Богу, — объяснял он нам, — война окончена. На земле царит мир, мир между государствами. Но вам известно не хуже моего, что пираты и прочие мародёры не прекращают по случаю мира грабежей и захвата судов. Не подчиняясь никаким законам, они продолжают разбойничать и убивать. Вот почему нам надо уметь защищаться и быть готовыми, если понадобится, сложить свои головы ради свободы товарищей. У нас на борту двадцать четыре пушки. Когда я научу вас уму-разуму, мы сможем сразиться с кем угодно.
Речь Баттеруорта вызвала ворчание и бурчание: команда явно была недовольна. Вероятно, капитану следовало учитывать, что в его распоряжении на
Я слушал Баттеруорта вполуха. Меня ему не разозлить. Я нанялся всего на один рейс, до Вест-Индии, и не собирался рисковать спокойным переходом через океан, восставая против капитана. Я хлебнул достаточно лиха с тех пор, как попробовал бунтовать, думал я, и эти воспоминания были ещё свежи. Нет, меня какой-то там Баттеруорт не подвигнет на безрассудства.
Но я слишком рано посчитал наши с ним отношения выясненными.
Однажды — ясным, чистым утром, когда мы только что поймали португальский северяк, — я поднялся на палубу и оказалось, что Баттеруорт велел провести поперёк её, от борта до борта на уровне мачты, белую черту. Только я собрался пересечь черту, как меня остановил первый помощник, разъяснивший, что нам, матросам, запрещено переступать её без специального разрешения капитана или помощника. Я мгновенно развернулся; в голове стоял звон, как будто меня огрели свайкой. [14] Незадолго до этого Маррин, бывалый матрос, служивший раньше в военно-морском флоте, рассказывал мне, что там белые полосы прочерчивались на всех судах и что пересекание такой черты без приказа каралось пятьюдесятью ударами кошкой.
14
Острый металлический стержень изогнутой формы, используемый для сращивания (сплеснивания) канатов и проч.
Полоса, проведённая на «Беззаботном», заставила меня забыть все благие намерения. Показать мне белую черту, отделявшую меня от «них», было всё равно что положить перед носом у изголодавшейся дворняги соблазнительную мясную косточку и бить собаку смертным боем, если она осмелится прикоснуться к лакомству.
Само собой разумеется, я в конце концов переступил черту. Это был необдуманный безумный поступок, но я вынужден был схватить кость, иначе, фигурально выражаясь, я бы подох с голоду. Вы можете это понять, господин Дефо? Раз уж вы утверждаете, что изучали человеческий род во всех его проявлениях, в том числе с помощью шпионства и подсчётов… Мой поступок был неслыханным прежде всего потому, что я не собирался поднимать мятеж, а просто пошёл напролом, как делал всегда и везде. Ну, я и получил по мозгам.
— Что вы можете сказать в своё оправдание? — заорал Баттеруорт, красный, как сигнал бедствия, стоило первому помощнику впихнуть меня в каюту.
— В своё оправдание? — искренне изумился я. — А что я такого сделал, сэр?
— Вы прекрасно знаете.
— Нет, сэр. Прошу прощения, сэр.
— Вы что, ещё насмехаться надо мной вздумали? Вы посмели ослушаться моего приказа, вот что вы сделали. Это, к вашему сведению, называется мятеж!
— Мятеж, сэр? Да у меня и в мыслях не было ничего подобного! Я нанялся на «Беззаботный» только чтобы добраться до Вест-Индии. Больше ни за чем.
— Больше ни за чем! — презрительно скривился Баттеруорт. — Так я тебе и поверил. Навидался я на своём веку таких умников. На суше из них получаются разбойники с большой дороги, а в море — пираты. Нет, меня ты не обманешь.
— Я даже не пытался, сэр.
Баттеруорт повернулся к помощнику.
— Сами слышите, из какой он братии. Наглец, которого надо как следует проучить. Приготовиться к килеванию!
— Но, сэр… — начал помощник.
— Никаких но. Я мог бы отдать приказ расстрелять мерзавца. Теперь же у него будет шанс исправиться.
Ничего себе, меня хотят килевать! Только выйдя на солнечный свет, я осознал всю непроходимую глупость своего поступка.
— Я забыл про черту, — воззвал я к помощнику. — Я её не заметил.
— Твой номер не пройдёт, Сильвер, и ты это знаешь не хуже меня. Ты с самого начала не сводил глаз с этой черты. Любой может подтвердить.
— Я не виноват, сэр. Я совершил ошибку.
— Надо было думать раньше.
— Но я не хочу умирать, сэр. Пожалуйста, поговорите с капитаном. Такого больше не повторится. Честное слово.
Я просил, молил и унижался самым жалким образом. Когда решался вопрос о том, жить или умереть, мне было не до гордости. Я, можно сказать, стоял одной ногой в могиле.
— О’кей, Сильвер, до сегодняшнего дня ты был безупречен, — сказал помощник. — Я велю ребятам не слишком натягивать канаты. Большего я для тебя сделать не могу.
И на том спасибо. Это обещание несколько подбодрило меня, и я смог собраться с мыслями. Теперь всё зависело от того, в каком виде днище «Беззаботного». Я представил его себе в виде ковра из острых как бритва, морских желудей, которые, словно в масло, врезаются мне в спину.
Команда быстренько приготовила четыре каната, по два с каждого борта. Меня поставили на носу со связанными руками и ногами. Я огляделся по сторонам. У некоторых на лицах были написаны беспокойство и гнев; полагаю, это были те, кому хватало мозгов поставить себя на моё место. На лицах других я читал в основном предвкушение, а кое у кого и явное любопытство: интересно, выживет он экзекуцию или нет? Для них килевание было приятным разнообразием в пути, спектаклем, над которым не грех посмеяться, как на суше могут смеяться над казнью. Я обратил внимание, что двое матросов, которым предстояло держать канаты с правого борта, похохатывали, толкая друг друга в бок. И ежу было понятно, что они не станут слушать помощника, который просил не тянуть слишком сильно.
В ту же минуту на юте появился Баттеруорт. Сам я его не видел, поскольку стоял спиной к корме, готовый к тому, что сейчас меня опустят в воду и ногами вперёд протащат вдоль киля с носа на корму, по всей длине «Беззаботного», составляющей ни много ни мало девяносто шесть футов, — ведь меня должны были подвергнуть килеванию вдоль, а не поперёк судна, что считалось меньшим наказанием.
— Этот член команды, — проревел Баттеруорт, — отказался подчиниться моему приказу. Вы прекрасно знаете, что я имел полное право — пожалуй даже, был обязан — застрелить его как бунтовщика. Но у меня есть чувство милосердия, и я даю ему возможность пожалеть о содеянном и исправиться. Однако пусть его пример послужит вам всем предупреждением. В следующий раз я буду беспощаден.