Доллары за убийство Долли [Сборник]
Шрифт:
Райнер, подойдя к шоферу, ударил его. Тот рухнул, как срубленное дерево. Райнер молча зашел за стойку, перезарядил свой «даймонбэк» и бросил три полицейских кольта в глубину комнаты, за кучу кирпича и строительного мусора.
Взяв наручники, сцепил их одного с другим за запястья; приковал последнего еще и к ножке банкетки, а ключи положил к себе в карман.
Оставалось самое сложное: устроить Крэнсоыа на заднее сиденье.
Фонарь высветил безжизненно раскинутые руки шведа; кровь сочилась, стекая капля за каплей по толстому животу.
— Всего три метра, —
Он уловил отчаяние в голубых глазах, но не стал дожидаться ответа.
Приподнял жалюзи, открыл дверцу автомобиля и вернулся к Крэнсону.
— Я дотащу тебя, терпи.
Согнувшись, он обхватил толстые лодыжки.
Швед застонал, стон перешел в какие-то хлюпающие звуки, и, увлекая за собой мусор, тяжелое тело заскользило по полу. В тусклом свете раннего утра он увидел себя сидящим на тротуаре.
Райнер отпустил ноги, перешагнул через него и подхватил под мышки. Сильным рывком сумел его посадить, толстые ляжки сдвинулись, и швед привстал. Сделав шаг, он свалился на заднее сиденье. Райнер закрыл дверцу, задернул занавески и, сев за руль, погнал машину в направлении Бэкмора.
Их собралось около сорока в зале гостиницы «Дарнинг», которую они сняли накануне.
В свете люстр некоторые из них — те, что были в военной форме, — старались соблюдать соответствующие степенность и выправку. Большинство же пришло в спортивных костюмах. Одним из немногих, кто надел галстук, был Менеринг. Он встал, резким жестом прервал аплодисменты и поставил свой стакан на стол.
Откашлявшись, он начал речь, которую в общих чертах набросал накануне.
— Волонтеры, — сказал он, — я буду говорить прямо. Вы достаточно знакомы со мной и знаете, что мне неведомы ухищрения политиканов, я был и остаюсь фермером, краснобайствовать не умею.
Это вступление было встречено гулом голосов. Он всегда так начинал: заявление о том, что он не умеет произносить речи, позволяло ему говорить дольше других.
Менеринг задержал дыхание, вызывая прилив искусственного гнева, и ударил кулаком по столу.
— Я не умею краснобайствовать, — повторил он, — потому что я простой человек и знаю только свое дело, в этом мы все похожи и по этой самой причине являемся цветом нации.
Он прервал вновь поднявшиеся овации.
— Цветом нации, потому что всякий раз, когда в этой стране убийца, чужак или грязный негр затевает беспорядки, обращаются именно к нам, чтобы его найти, и это доказывает две вещи: первое — что полиция этой страны сама по себе не способна заставить уважать закон, второе — что страна рассчитывает на нас, и только на нас, недаром нам всегда доставались самые рискованные дела.
Четыре одобрительных свистка послышались из глубины зала.
— Заткнитесь! — заорал Менеринг.
Раздался смех, и Менеринг понял, что и на этот раз он сумел их пронять.
— Но бывает так, — продолжал он, — что мы теряем перья в наших очистительных операциях; работа, которая на нас возложена и которая заключается прежде всего в том, чтобы не допустить грабежа нашего имущества,
Последние слова Менеринг произнес в полной тишине. Все знали Мюррея, бравого парня, который всегда успевал вовремя опорожнить свой стакан или свою обойму.
Лицо Менеринга побагровело, бычья шея окрасилась в малиновый цвет.
— Дэн был моим другом, — сказал он. — Его предательски убил этот выродок, эта свинья, этот грязный швед по имени Крэнсон.
В третьем ряду один из присутствующих вскочил со своего места.
— Прикончим его, — заорал он, — в погоню, волонтеры!
Менеринг поднял руку, предлагая успокоиться.
— Мы его прикончим, — сказал он, — мы сделаем все, чтобы его прикончить, но я собрал вас здесь не только для того, чтобы сказать: погоня продолжается, а чтобы сообщить вам кое-что такое, о чем никто из вас еще не знает.
Наступила выжидательная тишина, и Менеринг понял, что пришел решающий момент — сейчас или никогда. Физиономии сидящих перед ним людей были напряжены до предела.
Он поднял кулаки кверху и перешел на крик.
— Надоело! — заорал он. — За нами приходят, когда что-нибудь случается, а когда все улажено, каждый из нас возвращается к себе, пока мы снова не потребуемся; в остальное время никто не заботится о корпусе волонтеров, и в этот вечер жена Мюррея одна в своей постели.
— Я живу рядом, — взвизгнул невидимый голос, — я могу пожертвовать собой!
Менеринг взорвался от гнева:
— Заткните ему рот, этот болтун напрашивается, чтобы я под занавес выпустил ему кишки, слово Менеринга; я только хотел сказать вам от своего имени: надоело, что о нас вспоминают лишь тогда, когда нуждаются в наших услугах; именно поэтому в этот вечер я хотел бы вам сообщить о человеке, о том единственном человеке, который обещал мне лично дать нам статус постоянной организации, который мы требуем уже более пятнадцати лет. Я говорю об Эллиоте Гранте!
Голос Менеринга повысился в конце фразы, и одобрительные возгласы заполнили зал, заставив задрожать люстры.
Грант был кандидатом на выборах в сенат штата. Убежденный сегрегационист [9] , он отправил двух своих сыновей во Вьетнам еще в начале войны и писал в крупнейшую газету штата зажигательную хронику под рубрикой «Свободная Америка».
Большим пальцем Менеринг расслабил свой поясной ремень и завопил:
— Волонтеры, голосуйте за Гранта, и Дэн Мюррей будет отомщен! Нам нужна чистая страна, да здравствует Грант!
9
Сегрегация — одна из форм расовой дискриминации. (Примеч. ред.)