Доля ангелов
Шрифт:
Раз или два мне показалось, что нас сопровождают две черных колымаги. Но где-то на половине пути зловещее сопровождение отстало.
До Мошкарово мы добрались в три часа пополудни. Провинциальный морг, который я не берусь описывать, был забит до отказа. Должно быть, так случалось на Руси после войн и моровых поветрий, когда погибших собирали вдоль дорог и до весны складывали в ледяном подвале, но и тогда несчастные имели право на белую рубаху и нательный крест.
Телу Мары были оказаны все посмертные почести: отдельный столик и ломкая от крахмала простыня. Я мельком взглянул на хорошо сохранившуюся татуировку: на правом
Мельком я отметил, что от буйной растительности на груди и плечах трупа почти ничего осталось, но эксперт меня уверил, что это обычное явление посмертного облысения, после длительного пребывания в воде и путешествия по каменистому дну. Я вспомнил маленькие, почти женские ладошки Маркела и отогнул простыню — кистей рук у трупа не было, видимо их тоже срезало винтом теплохода вместе с головой.
Вскоре все грустные формальности были завершены.
— Помянем… — на выходе из «покоя» сумрачный Харон, проводник по посмертным кругам провинциального царства мертвых, протянул мне мензурку медицинского спирта.
— Странные существа — человеки. Они уверены, что будут жить вечно, и смело тратят время жизни, словно у них в запасе еще миллион лет. Бывало, привезут иную «колоду», а от него разит дорогим коньяком, в карманах резинки — пачками. Все это рождает в моей душе философскую грусть. Сколь в это тело бабок было вбухано! Кроме плотских утех, душе и вспомнить будет нечего. Никакого смысла в таком кругообороте.
— А в чем смысл кругооборота? Только покороче…
— Нет в нашем языке таких слов. Для ответа на этот вопрос у иных век уходит, но один старец-схимник нам эту дверцу приоткрыл: «Смысл жизни, — говорит, — в стяжании Духа Святого». Чуешь, какой здесь дух тяжелый. Умер человек и воссмердел. А было бы больше духа святого, он бы весь смертный дух из человека вытеснил.
— Философия!
— В нашем деле без этого нельзя.
Харон глотнул из мензурки и поморщился:
— Гадость… Кстати, в крови вашего покойничка алкоголь практически отсутствовал, что составляет ныне редкое явление.
— Странно, я был уверен, что мой братец крепко напился, прежде чем упасть за борт.
— Действительно, странно: пищевод и желудок обожжены грубыми химикатами.
— Он выпил техническую жидкость?
— Вполне возможно.
«Итак, Маркел хватил крепкого растворителя для очистки дизеля? Все это не вяжется с его изнеженным обликом и балованным желудком. Хотя снявши голову, по волосам не плачут…»
— А теперь «бросим макли» и распишись в конце протокола.
Харон выложил передо мной горку заплесневелого тряпья. Я опознал спортивные брюки с лампасами фирмы «Адидас» и трусы от Армани.
Словно оплакивая все безымянные жертвы, в сумерках пошел унылый осенний дождь.
Стемнело, «Спортинг» пожирал километры мокрого шоссе. Впереди ожерельем огней светился мост через неширокую, по-осеннему бурную реку. Мы были уже на середине моста, когда Маша вскрикнула и, как белка, вцепилась в мои плечи. В последнюю секунду я разглядел натянутую поперек дороги цепь, попытался вывернуть руль, но на всей скорости врезался в нее под косым углом. От жесткого удара мотоцикл взбрыкнул задним колесом. Я перелетел через голову, все еще сжимая руль. Дальнейшее выпало из моего сознания…
От удара о воду я оглох, ослеп и провалился в другое измерение, но мое второе «я», жадное до жизни и особенно активное в темное время суток, вытолкнуло бесчувственное тело на поверхность. Я очнулся, взахлеб хватая воздух и выплевывая остатки воды.
Маша! Я судорожно искал, хоть какой-нибудь знак. Метрах в трех левее от меня бурлила вода и все еще сочился свет непогасшей фары — это «Спортинг» отдавал последний салют. Значит, меня снесло течением и Машу тоже.
— Маша! — меня обуяла жуть, какая приходит в конце кошмарного сна, когда ты уже знаешь, что это сон, но все не можешь проснуться. Отдышавшись немного, я стал нырять в глубину, надеясь выловить ее тело. Наконец я наткнулся на нее, но не успел ухватиться за ускользающий край одежды. Я вынырнул и вновь ушел на дно. Теряя сознание от близкого удушья, всплыл, жадно глотая воздух. Маша неожиданно вынырнула рядом со мной, тяжело переводя дух.
— Я искал тебя, Маша… Чуть с ума не сошел…
— А я тебя…
— Сезон фристайла выше пятьдесят седьмой параллели открыт! — я все еще пытался шутить, но веселья не получилось…
— Хоть бы предупредил, я бы купальник захватила!
У Маши зуб на зуб не попадал, но женский яд не растворяется в ледяной воде.
На берегу мы отжали леденеющие куртки. Машу колотила крупная дрожь, но она ухитрялась сделать вид, будто ничего особенного не случилось:
— Да, в воде было теплее! Что это было? Цепь? Откуда?
Я взобрался на насыпь и вышел на мост, ощупал перила, осмотрел дорогу, но ничего не обнаружил. Под мостом темнела бурная река. Огни «Спортинга» погасли. Поднять мотоцикл со дна сейчас было нереально. Коченея на ветру, мы стали голосовать. Мимо нас сквозь дождь проносились редкие машины, обдавая ливнем брызг.
— Посиди здесь… — попросила Маша, и я покорно сел на брошенную покрышку, проклиная себя за бессилие. Но не я придумал этот мир, где трогательная, взывающая о помощи женская красота становится последней надеждой на ночном шоссе.
Наживка сработала: на обочине затормозила шикарная черная колымага. Дверь салона распахнулась. В темноте я не разглядел водителя, кроме того что он невысок и лысоват.
— Командор, подбрось до Москвы, расчет на месте.
— Что-то случилось? — спросил он с резким восточным акцентом.
— На мосту на водяной клин напоролись и на полной скорости — в реку!
— Твоей девушке совсем плехо, — водитель кивнул на Машу. — Садись… Дэнэг нэ надо!
Пока мои соотечественники проносились мимо, обдавая нас брызгами, этот смуглолицый восточный человек отозвался на наш беззвучный вопль. Вот и суди…
— Барри, — представился наш спаситель. — У меня отличный сауна, поехали.
Глядя на продрогшую Машу, я согласился. Барри включил печку и прибавил скорость. Приют замерзающих странников оказался довольно далеко от места аварии. Минут через сорок мы свернули с трассы на глухой лесной проселок. Впереди светились золотистые огни. Колымага затормозила возле трехэтажного особняка, почти дворца, и я облегченно вздохнул, предвкушая банную утеху.
Прямо из подземного гаража, по узкой лесенке мы поднялись в гостиную. Барри зажег люстру. Премилое гнездышко: золоченые рамы картин, ампирная лепнина, камин с малахитовым порталом, люстра радужного богемского хрусталя. На стенах — коллекция сабель и ледорубов, рога и шкуры экзотических зверей.