Дом дервиша
Шрифт:
Но можете расслабиться, поскольку сегодня от вас никакого мыслительного напряжения не потребуется. Это вводное собрание, шанс познакомиться друг с другом и с вашими областями деятельности. Я бы попросил вас не торопиться, остаться и поговорить. Все за счет правительства. — Раздается тихий, но благодарный смешок академиков постарше. — На этой неделе мы проведем четыре собрания. Как вы понимаете, я не могу дать вам с собой никаких документов, но я оставлю вам напоследок одну мысль. Просто поиграйте с ней, покатайте ее в своей голове.
Салтук щелкает пальцами, как телеведущий. А еще он отбелил зубы. Георгиос замечает их идеальный прикус. Эти вставные зубы выглядят ненастоящими и слегка устрашающими. Георгиос понимает, что скрипит своими зубами.
— Не ограничивайте
Звонок разносится по торговому залу Озера. Компьютеры вокруг Аднана захлопываются, словно бабочки, складывающие крылышки. Рынок закрывается. Четверть миллиона чистой прибыли, и это на небольшой разнице. Аднан использовал стратегию «железный кондор» в торговле опционами. Это прелюдия к Бирюзовой площадке, стимуляция рынка, чтобы получить наибольшую отдачу от продажи иранского газа. Аднану нравятся опционы, быстрые деньги на краткосрочных продажах, стратегии хеджирования меняются каждую неделю по мере того, как рыночная цена колеблется вокруг цены реализации опциона. Стрэдл и стрэнгл, [70] бабочки и железный кондор. Аднан постоянно менял стратегии, предвосхищая движения рынка. Дело не только в газе. Неважно, что продавать, газ, углеродные кредиты или апельсины. Продукт не имеет значения. Во главе угла сделка. Важны торговые сделки, контракты. Есть даже рынки опционов, на которых торгуют луком. Рынок — это деньги в постоянном движении. Рынок — это бесконечное удовольствие.
70
Названия опционных стратегий.
Когда Аднан вернулся в Каш на своей первой «ауди» и в сшитом на заказ костюме, лодочники на пристани высмеивали его, хозяева баров и ресторанчиков острили, но за язвительными замечаниями и шутками стояло понимание, что можно выбраться из Каша, пробиться в Стамбул и заработать деньги.
Никто не понимал, как именно Аднан зарабатывает эти деньги.
— Ты продаешь то, что тебе даже не принадлежит, чтобы потом купить дешевле, когда цена поползет вниз? — спросил отец Аднана. — Как так можно?
Они сидели в лодке, пришвартованной к причалу. Когда-нибудь Аднан вышел бы на ней в залитую солнцем бирюзовую синеву Средиземного моря, но не сегодня.
— Это называется короткая продажа, — объяснил Аднан. — Это способ защиты инвестиций.
Отец покачал головой и поднял руки, когда Аднан попытался объяснить, что такое финансовые инструменты, опционы и фьючерсы, и что каждый день из рук в руки переходят контракты, в десять раз превышающие объем производства во всем мире.
— Такое впечатление, что вам такие, как мы, не нужны; — сказал отец. — Банки, фонды, компании типа Озера — всем вам нужны только контракты и товары, а реальная экономика вам неинтересна. Она только вам мешает.
— Папа, мы просто продаем и покупаем.
— Я понимаю, понимаю. По крайней мере, когда меня спросят, я хоть смогу объяснить, чем занимается на самом деле мой сын.
Аднан снимает красный пиджак и бросает одному из ассистентов по дороге к выходу. Пиджак пропитан потом. Аднан как-то раз попытался подсчитать, сколько пота он выделяет в торговом зале. Наверное, как футболист за матч, а то и больше. Футболисты играют всего девяносто минут и с перерывом. Они могут носить футболки. Аднан почти всегда обезвожен. Ему нравится это ощущение жара и нервозности, оно хорошо сочетается с наночастицами, а первый стакан воды всегда ударяет по башке, словно молотком.
За стеклянной перегородкой поднимает голову Кемаль, он хмурится и корчит странные рожи.
— Ты куда это намылился?
— У меня встреча.
— Встреча? И с кем же?
Аднан наклоняется к самому уху:
— С белым рыцарем.
— А я думал, вечером.
— Ну да, в семь часов прекрасный быстроходный катер отвезет нас на Принцевы острова. Но пока что я собираюсь забрать самую лучшую рубашку, какую только можно купить в Стамбуле, у своего портного, и проведу около часа у парикмахера, поскольку не хочу выглядеть как студент, а у меня в носу волосы растут, как на собачьей заднице. Возможно, я куплю Айше какое-нибудь украшение из серебра, потому что ей нравится серебро, и в нем она выглядит сексуально. Когда я все это сделаю, уже подойдет и время садиться на катер.
— Короче, сегодня бумажки просматривать не будешь. — Кемаль закусывает нижнюю губу. Последнее время это вошло у него в привычку, хотя он всегда был нервным. Он принимает слишком много нано. Он нервничал в «Пророке кебабов», совсем как пучеглазый солдат из фильма про войну, который вышел из себя и начал палить из пулемета. Конвульсор, ультралорд нервозности.
— Не сегодня, — это вопрос профессиональной чести — присутствовать, когда подбивают счета. Сариоглу всегда выполняют обязательства. — Так что, если тебе надо спрятать пару маленьких трупов, сегодня отличный день для этого. — Аднан хлопает Кемаля по спине, тот чуть не падает.
— Иди и трахни нашего белого рыцаря, — говорит Кемаль, но шутка неприятна, словно песчинка, попавшая в глаз.
— Конечно. Я позвоню.
Не в первый раз Аднан задумывается, насколько надежен Кемаль. Он продумал все детали: подставные компании, финансовые инструменты, манипулирование рынком, стратегии хеджирования. Все, кроме стратегии ухода.
Двоюродная бабушка Сезен так долго жила на балконе, что стала уже частью архитектуры. Никто не помнит, когда она впервые перетащила свою кровать через общую комнату на маленький железный балкон, с которого свисал турецкий флаг. Минимум два поколения мужчин Гюльташлы, вооружившись фонариками и электроинструментами, водружали защитные экраны и козырьки, соорудив пристройки так, что балкон бабушки Сезен превратился во вторую квартиру, которая, словно паук, прилипла к первой. Зимой и летом ее можно было найти тут. Бабушка Сезен считает, что спать в закрытом помещении плохо для легких. Она утверждает, что не болела простудами тридцать лет. А еще она может наблюдать за жизнью Бакиркей, смотреть, как самолеты заходят на посадку, и это нравится ей именно потому, что она никогда не летала на самолетах и никогда уже не полетает. Она наблюдает за ними, как за особой породой птиц в дикой природе.
Она настоящая львица. Находясь снаружи, она заполняет собой все пространство квартиры. Она женщина внушительных размеров, увенчанная густой серой гривой, которую каждый день причесывают и укладывают родственницы. Она мало говорит, ей это просто не нужно. У нее ясные проницательные глаза, которые все видят и понимают. Бабушка Сезен читает с трудом и постигает мир через своих многочисленных скандальных родственников, а еще благодаря радио, которое Сезен обожает, особенно теперь, когда оно подключено к солнечной батарее. На телевизор у нее нет времени. Она мать семейства в настоящей семейной мыльной опере. Все без исключения боготворят ее.
Тетушка Кевсер — ее визирь. Она консультирует, сообщает и командует. Она доносит волю двоюродной бабушки Сезен. Она выносит фетвы. [71] Если двоюродная бабушка Сезен выступает в пользу чего-то, это считается халяльным, первостепенным, одобренным на самом высшем уровне. Если Кевсер говорит, что бабушке Сезен что-то не нравится, то это нечто становится харамным, осуждается без надежды на апелляцию. Тетушка Кевсер зачастую не беспокоит бабушку Сезен по пустякам, она по опыту общения с матриархом знает, что бабушка Сезен одобрила бы, а что — нет, и этого достаточно. Тетушка Кевсер, тонкая, как проволока, коротковолосая женщина неопределенного возраста, носит квадратные очки и постоянно кипит нервной энергией. Ей неудобно ни на стульях, ни на диване, она никогда не была замужем, но этого никто от нее и не ждал. Она визирь и привратник.
71
В исламе — решение по какому-либо вопросу, основанное на принципах ислама и на прецедентах мусульманской юридической практики.