Дом духов
Шрифт:
Он не стал ждать ответа и прошел на территорию вата. Все присутствующие собрались вокруг родителей Бена. В похоронах экспата было нечто сюрреалистичное. Родственники умершего мало знали о друзьях покойного, а друзья редко были знакомы с родственниками. Общим между ними было только тело, скрытое в гробу, быстро разлагающееся на тропической жаре. Женщина средних лет с круглым восковым лицом возвышалась над тайцами в туфлях на высоких каблуках. Посол Великобритании прислал ее утешить родителей покойного. Она дала миссис Хоудли носовой платок и погладила ее по плечу, затем отошла назад, когда несколько бывших коллег Бена из «Бангкок пост»
Пришедшие на похороны медленно, один за другим или по двое, снимали обувь и входили в храм. Кико вышла из своей машины возле клуба. Одетая в черное, она легко затерялась в небольшой толпе. Нашла Кальвино, который стоял к ней спиной и разговаривал с женщиной из посольства. Не говоря ни слова, возникла рядом с ним. Погруженный в разговор о деталях переправки праха Бена в Англию, он не почувствовал присутствия Кико.
– Пепел ужасно легкий, – сказала женщина с лондонским акцентом. – Проблемы возникают, когда приходится отправлять тела уже в стадии разложения.
– Привет, Вини, – произнесла Кико.
Женщина из посольства сморщила носик, когда она вмешалась в разговор.
Кальвино просил ее не приходить на похороны Бена. Его тревога вскоре получила подтверждение, когда прибыл Чанчай с двумя телохранителями. Он заметил сыщика, улыбнулся и сказал, глядя на Кико жадными, широко открытыми глазами:
– «Африканской Королевы» больше нет.
– Бартлета нет. Вичая, Тик, Бунмы, Бена. Никого нет, – ответил Кальвино, следя за руками телохранителей Чанчая.
– Да, – ответил тот, кивая, улыбнулся и глубоко вздохнул, словно наполняя легкие чистым воздухом. – Но есть те, кто остался. – И снова джао по выразительно смотрел на Кико, произнося эти слова.
Прежде, чем Кальвино успел ответить, Чанчай вместе со своими людьми в черных очках и темных костюмах направился прямо к Филипу Ламонту.
– Кто это? – громко спросила женщина из посольства.
– Деловой партнер покойного, – ответил Кальвино. Он нашел руку Кико, сжал ее и отвел в сторону. – Спасибо за помощь, – поблагодарил он женщину из посольства, на секунду обернувшись.
Винсент сказал Кико, что Пратт отправил Мани и детей в глубь страны. Необходимая предосторожность, потому что семья полковника могла стать мишенью. Кико слушала, легонько проводя ногтями по ладони Кальвино.
– Ты видела, как Чанчай смотрел на тебя? – спросил он.
Она пожала плечами.
– Ты не принимаешь это всерьез, – продолжал Винсент.
Но Кико перебила, склонила голову к плечу и с улыбкой кивнула в сторону Чанчая.
– Тайцы убивают тайца – проблем нет. Тайцы убивают фаранга – проблем нет. Когда тайцы убивают японку и ее ребенка, тогда возникают проблемы, – сказала она.
Впервые Кальвино услышал, как она подтвердила особое покровительство, которым пользуются японцы в Юго-Восточной Азии. Через пятьдесят лет после войны в Тихом океане японцы создали свою зону совместного процветания. Таиланд был частью японской экономической империи, и Кико понимала, как стали понимать многие, что огромные ресурсы обеспечивают защиту: японцев нельзя трогать. Ни при каких обстоятельствах.
У Кико была расовая уверенность японцев. Чанчай в упор посмотрел на нее. Но она была женщиной, которая понимала, что это блеф. Они поднялись по каменным ступеням следом за несколькими другими участниками церемонии.
– Ты удивлен, что я пришла? – спросила Кико, ставя туфли на металлическую стойку у входа.
– Я бы удивился, если бы ты осталась дома, – ответил Кальвино, пытаясь скрыть дыру в носке. – Стань ближе и не двигайся.
Ее груди коснулись его руки. Ее тело загородило его от взглядов тех, кто входил в ват. В этот момент Кальвино достал листы с расписанием посещений оздоровительного клуба из газеты и сунул их во внутренний карман пиджака. Ее глаза проследили за его рукой.
– Домашняя работа, – пояснил Винсент.
– Мне очень жаль их, – сказала Кико, глядя на старика Хоудли и мать Бена на нижних ступеньках лестницы.
Кальвино сложил газету, сунул ее под мышку и кивнул. Мать была одета в одно из тех цветастых хлопчатобумажных платьев, которые мнутся на жаре. Кроме женщины из посольства, миссис Хоудли была единственной, кто явился не в традиционной траурной одежде.
– Пойдем, – сказал Кальвино, и они вошли в ват.
За исключением двух или трех тайцев, остальные присутствующие были фаранги. Те фаранги, которые раньше уже бывали на других похоронах и, словно неуверенные дети, пытались следовать буддистским традициям и оказывать почести покойнику. Они брали пример с нескольких тайцев. Те присели на твердый пол, их ноги были направлены в противоположную сторону от изображений Будды. Алтарь украшали гирлянды цветов. Примерно половина участников стояли на коленях и кланялись, касаясь лбом мраморного пола и вытянув вперед руки. Традиция требовала, чтобы они поклонились один раз покойнику и три раза Будде. Кальвино наблюдал, как Чанчай безупречно выполнял этот ритуал. Время от времени тишину вата нарушал треск чьего-нибудь коленного сустава. Они пели на древнем языке пали.
Тело Бена Хоудли пробыло в Ват Монгкат пять дней. Монахи, как требовала традиция, выбрали то количество дней, которое должно было пройти до уничтожения трупа Бена. Это могло быть два, пять, семь, девять, а в некоторых случаях и сто дней со дня смерти. В случае Бена расчет скорее определяла данная Ратаной монахам подсказка насчет того, что прилет родителей Бена как раз совпадает с пятью днями, чем обычные предположения монахов насчет того, сколько надо молиться перед кремацией тела для удачного повторного рождения. Учитывая обстоятельства, окружающие смерть Бена, сто дней было бы более подходящим сроком. Один из монахов, который раньше жил в вате, потребовал сведения о том, сколько заслуг собрал Бен для следующей жизни. В святилище Эраван старик у стойки получил письмо, подписанное монахом из Ват Монгкат, в нем было разрешение на перемещение тикового слона. Кальвино заплатил за копию этого письма.
Два или три раза за ночь монахи появлялись у гроба и молились за Бена Хоудли. Ратана заехала туда в одну из ночей, поговорила с несколькими монахами, показала письмо и выяснила, что тот монах, о котором идет речь, исчез в глубине страны через день после убийства Бена. Она оставила их продолжать песнопения. В случае Бена пение и молитвы продолжались около пятнадцати часов, что могло помочь ему родиться снова в мире следующего поколения компьютеров, где он снова мог бы вести свою колонку в газете и играть на бирже. И в следующей жизни, если буддистский цикл повторится, Бен может встретить испуганного монаха, который убежал в глубину леса, узнав, что Бена убили.