Дом духов
Шрифт:
Похоронная служба продолжалась двадцать минут. В отличие от западной церковной службы, в ней не было проповеди или панегирика – только монахи с бритыми головами, возвышающимися над большими, круглыми деревянными веерами, которыми они закрывали свои лица. Они пели. Курительные палочки сгорели дотла. Мигали алтарные свечи. Солнечный свет струился в храм из высоких окон и ложился на пол длинными полосами. Существовала вероятность, что ни один человек, не считая нескольких участвующих в службе тайцев, не понимал ни единого слова из песнопений. Потом участники похорон вышли наружу, крадучись, как кошки, охотящиеся за маленькой птичкой. Они выходили из вата
Возле крематория мать Бена упала в обморок от усталости, горя и невыносимой жары. Ее обморок задержал кремацию Бена еще на двадцать минут, странным образом уравняв службу и материнский обморок. Наконец группа пришедших на похороны окружила здание крематория. В глубинке кремация представляла собой медленный процесс, больше поджаривание, чем сжигание. Труп хорошо прожаривали, и после того, как огонь поддерживали несколько часов, плоть и мелкие кости сгорали и превращались в пепел. В Ват Монгкут печь с форсированной тягой была встроена в бок высокой, стройной конструкции, увенчанной длинным рифленым дымоходом, похожим на шею африканки с черными кольцами вокруг горла. Тяжелую дверь печи откинули на петлях. Монах, распорядитель кремации, нажал на кнопку, и через мгновение стена пламени поглотила гроб и тело Бена Хоудли. Поднялся черной спиралью дым, потом распластался по скучному, серому небу Бангкока.
Кальвино поднял глаза к небу и смотрел на дым, выходящий из трубы. Если он достаточно долго пробудет в Бангкоке, или перейдет дорогу не тем людям, или не на той улице, или все же ухитрится продержаться до тех пор, пока его не погубит старость, тогда такие люди, как Горький Боб и Люси, случайные знакомые, соберутся, полупьяные, в черно-белых одеждах под жарким солнцем и будут смотреть, как струйка его дыма превращается в бесформенное марево, плывущее над деревьями. В этом завитке дыма – последний разговор с облаками, подумал он. И вспомнил, что Кико сказала тогда миссис Лин: «Натуралист – это медиум, работающий под псевдонимом».
Церемония закончилась, когда монах открыл тяжелую дверцу печи и выгреб дымящийся пепел в металлическую урну. Потом вручил урну старику Хоудли. Покрытые старческими пятнами руки старика вздрогнули от жара. Потом он повернулся и вместе с идущей рядом женой пошел прочь, прижав к груди горячие угли своего сына.
Мистер Хоудли ждал в своем автомобиле, пока не увидел Кальвино и Кико на улице. Тогда он открыл дверцу машины и помахал Винсенту.
– Я хочу поговорить с вами, – сказал он и прочистил горло.
Кальвино оглянулся, потом взглянул на Кико.
– Подожди меня минутку.
Старик Хоудли стоял одной ногой в машине, а второй – на бровке. Урна его сына покоилась на переднем сиденье рядом с шофером. Вытянутое бледное лицо миссис Хоудли скрывали складки белого носового платка.
– Вы нашли того, кто убил Бена? – спросил он, его глаза были почти безумными от горя и бессонницы.
– Я уже близок к ответу, мистер Хоудли.
– Мне не нужно «близко». Мне нужно имя, и я хочу, чтобы вы назвали мне его сейчас. Это тот тайский мальчик застрелил Бена?
– Нет. Лек не убивал вашего сына.
– Тогда кто?
– Почему бы нам не продолжить этот разговор позже, у вас в
Люди вытекали на улицу. Ламонт поклонился Чанчаю и подождал, пока уедет его машина с двумя телохранителями, потом подошел к автомобилю и представился одним из друзей Бена.
Старик Хоудли посмотрел через плечо Филипа.
– Я позвоню вам из отеля, мистер Кальвино.
Ламонт полуобернулся.
– Позвоните мне завтра, мистер Кальвино. Возможно, мы организуем еще одну игру.
Позже, на заднем сиденье автомобиля, Кико обвила руками шею Винсента.
– Как прошла твоя игра в сквош с Филипом Ламонтом?
– Он разнес меня в пух и прах. Девять-ноль. Пять раз. – Его слова были медленными и смазанными, как пластинка, поставленная на неправильную скорость.
– Он подонок, – сказала она. – В следующий раз ты побьешь его.
Кико нагнулась и поцеловала Кальвино в лоб. Его кожа была липкой от пота под ее губами. Его водянистые глаза с тяжелыми веками слегка дрогнули, когда ее губы прикоснулись к его лицу. Но Винсент ничего не ответил; он слишком устал, чтобы реагировать.
Сыщик уставился в окно. Мотоцикл с ревом пронесся мимо, слился с потоком машин и исчез. Черный выхлоп автобуса обдал кучку уличных торговцев. Кальвино пытался собрать свои мысли, разбросанные в голове, словно мчащиеся по небу грозовые тучи. «В следующий раз ты побьешь его», – услышал он повторивший эту фразу голос Кико, словно раскат грома вдалеке.
– Ламонт уже проиграл, – сказал Винсент, во рту у него все пересохло. – У него неприятности. Я чувствовал запах страха, когда Чанчай подошел к нему. Рука Ламонта дрожала. Его рука, в которой он держит ракетку, вся дрожала и тряслась, как у проигрывающего с большим счетом и предчувствующего поражение игрока.
Кальвино спал четыре часа, потом вернулся в дом Пратта. В темной гостиной, освещенной мигающим светом телевизионного экрана, полковник смотрел видеофильм «Полуночная жара». Он откинул голову на подушку, сжимая в правой руке «магнум» калибра.357, а в левой – пульт телевизора. Кальвино подошел к бару и налил двойной скотч. Никто из мужчин не произнес ни слова, глядя, как аккуратный Сидни Пуатье идет по экрану с гневным лицом. Кальвино пил свой скотч; нагнувшись вперед и опираясь локтями на колени, он держал в ладонях стакан и смотрел, как Род Стайгер и Сидни Пуатье ссорятся и в гневе кричат друг на друга. Пратт поднял левую руку, вытянул ее вперед к экрану, и ярость и гнев на экране замерли неподвижно. Современная техника позволяла быстро перематывать вперед, назад и останавливать кадр, чтобы рассмотреть персонажей, их действия, последствия их эмоций, приводящих к насилию, разрушению и ненависти. «В реальности все происходит лишь один раз, не бывает перемотки обратно или ускорения вперед, и происходит это так быстро и грязно», – подумал Кальвино.
– Как прошли похороны? – спросил Пратт.
– Там появился Чанчай. – Винсент вручил Пратту выпивку. – Завтра я хочу с ним поговорить.
Полковник смотрел прямо перед собой на экран телевизора.
– Тебе будет трудно это сделать, Вини.
– Не дави на меня, Пратт.
Тот посмотрел на него.
– Ты не слышал?
– О чем не слышал?
– Три-четыре часа назад, на другой стороне реки. Грузовик-пикап поравнялся с автомобилем Чанчая. Несколько мужчин в кузове были вооружены автоматами. Они всадили в его автомобиль сто семнадцать пуль. Чанчай мертв. Водитель мертв. Один из телохранителей в госпитале.