Дом-фантом в приданое

Устинова Татьяна Витальевна

— Продавать можно разными способами, — терпеливо объяснял Добровольский. — Именно ты живешь в этой стране, а не я, и все равно я знаю, что с девяностых годов еще остались всякие мелкие риелторские конторы, которые продают и покупают квартиры исключительно по поддельным документам или вообще без них! Думаю, что он так ее и продавал… левым способом, да?

Олимпиада уныло пожала плечами.

— Уверен, что в солидную контору он не пошел, а кто-нибудь из подельников подыскал ему нечто подходящее, где ему точно не задали бы никаких лишних вопросов. Наверняка у них есть на примете пара-тройка таких контор, где можно без проблем прикупить комнатку или две с «серыми» документами.

Учитывая род их деятельности!.. А ему как раз срочно нужно было переехать, учитывая, что дом так и не был взорван, а Племянников умер!

— Зачем взрывать дом?

— Липа, — сказал Добровольский. — Они занимались даже не пособничеством терроризму, они, собственно, и есть террористы. Племянников изготовлял устройства и передавал их посредникам, а Володя заказывал дяде Гоше новые. Я был уверен, что заказчик — кто-то из своих, потому что чужих здесь не бывает, а дядя Гоша жил очень замкнуто. Он даже писателя привлек — вместо себя возить готовую продукцию! Когда Володя об этом узнал, он от Племянникова избавился. Хотел избавиться так, чтобы не осталось следов, и у него не вышло: он хоть и разбирается в проводах, но все же недостаточно для того, чтобы все грамотно и правильно взорвалось и именно в подходящее время! Он раскроил Племянникову череп ударом молотка, привязал ему на живот взрывчатку, вытащил его из своей квартиры, протащил по площадке, благо тут идти два шага, и был уверен, что по утреннему времени его никто не заметит! Его никто и не заметил. Он прислонил тело к твоей двери — на пять минут или около того.

— Почему к моей?! Откуда он знал, что мы выйдем?!

— Оттуда, что он вас слышал. Точно так же, как я слышал, что в квартире Племянникова кто-то разговаривал утром в ту же субботу. Двери рассохшиеся, слышимость отличная. Я думаю, что все соседи, кто еще жив, в курсе, как ты вопишь, когда тебя щекочут.

— Павел!

Добровольский уткнулся в свою кофейную чашку, — Павел, я хочу услышать продолжение.

— Разве?

— Да, — настаивала Олимпиада. — Совершенно точно.

— Володя рассчитывал, что труп упадет, как только откроется дверь, и все здесь взлетит на воздух. Весь дом, понимаешь? Раз-два и готово, никаких следов. Даже если компетентные органы и нашли бы на месте взрыва следы лаборатории, все равно доказать Володину причастность или просто заподозрить его в том, что он заказывал Племянникову устройства, было бы невозможно! Кстати, вполне вероятно, что и искать никто ничего не стал бы! Дом старый, жильцов мало, написали бы в протоколе «взрыв бытового газа», и все. — Добровольский помолчал. — Хотя мне идея со взрывом представляется малоэффективной и какой-то слишком… прямолинейной. Думаю, Володя решил его устроить, потому что запаниковал, когда узнал про писателя. Видимо, его хозяева — люди весьма серьезные, за те промахи, которые допустил слесарь, они бы Володю вашего на разноцветные ленты порезали. А так… концы в воду. Причем сразу все концы и в очень мутную воду.

— Но ведь все погибли бы, — дрожащим голосом произнесла Олимпиада Владимировна. — Даже кот Василий. Если не от взрыва, так под завалами. Дом стоит обособленно, спасатели приехали бы не сразу. За нами стройка, мало ли что там, на стройке, грохочет! А он… он знал, что сейчас рванет, вышел из подъезда, сел на мотоцикл и уехал?!

— Боюсь, что да.

Олимпиада помолчала, пораженная глубиной человеческого свинства, которая внезапно открылась перед ней. Свинства и наплевательства.

— Да, но почему он прислонил труп к моей двери, а не к парамоновской?!

— Потому что он слышал ваши разговоры в прихожей и понимал, что твоя дверь откроется первой.

Ничья жизнь его не волновала. Он заметал следы.

— А все-таки зачем он его убил?

Добровольский пожал плечами:

— Нужно спросить у фээсбэшников. Наверняка они уже знают. Сколько прошло после ареста? Сутки? — Он посмотрел на часы. — Ну, почти сутки. Лично я почти уверен, что из-за того, что Племянников втянул в схему Женю, а это было опасно. Племянников просто слесарь-умелец, прельстившийся легкими, с его точки зрения, деньгами. Думаю, Володя ему так и объяснил, когда предлагал выгодный бизнес. Ты ни при чем, говорил он. Твое дело маленькое, проводки да гайки-болтики.

— Откуда ты знаешь?

— Правила никогда не меняются, — сказал Добровольский и почесал за ухом кота Василия, который тарахтел у него на коленях так, что дребезжала серебряная ложечка в сахарнице. — Удавы всегда говорят одно и то же, а кролики всегда на это попадаются. В распоряжении Племянникова было то самое помещение, в котором мы застряли. Я думаю, что оно было изначально — недаром мы первым делом обнаружили самогонный аппарат, который не могла найти твоя бабушка! Видимо, слесарь использовал его как такую… потайную кладовку или что-то в этом роде. Володя, видимо, про это помещение знал и быстро придумал, как хорошо можно там устроиться. Сейчас я не могу ответить на вопрос, как давно ваш дядя Гоша занимался изготовлением взрывных устройств. Об этом тоже следует спросить ФСБ.

— Я спрошу при случае, — вставила язвительная Олимпиада, но Добровольский ее тона не принял.

— Думаю, что не слишком давно, но и не недавно — год, чуть больше, чуть меньше.

— Почему год?

— Потому что все оборудование у него относительно новое. Даже стулья и столы. Кроме того, год назад его сын еще не ушел в армию, правильно я понимаю? Вряд ли Володя решился бы привлечь к такому опасному делу человека, у которого есть сын, и этот сын в любой момент может оказаться в курсе дела! То, что на него работали они оба, маловероятно.

— Почему?

Добровольский вздохнул:

— Ну, хотя бы потому, что в лаборатории мы нашли следы присутствия только одного человека — одна чашка, один стул и так далее.

— Но как?! — вдруг громко спросила Олимпиада и расширила глаза. — Как же так?! Вот ты живешь себе, живешь, работаешь слесарем, во всяком оборудовании разбираешься, и тут приходит к тебе такой Володя и говорит — а не хочешь ли теперь за деньги делать взрывные устройства, чтобы людей убивать?! И человек соглашается?! Вот просто так берет и соглашается?! Да?!

— Не совсем так, — сказал Добровольский мягко. — Есть определенные правила, я тебе уже говорил про кроликов и удавов. Есть правила… подбора и вербовки контингента и агентуры. Кого за деньги, кого по идеологическим соображениям, кого как. Я уверен, что Володя присматривался к Племянникову не один год, пока наконец не решил, что можно брать его… как это говорится? Брать за жабры, я вспомнил.

— Вот именно, — горестно согласилась Олимпиада, — за жабры. Мы не люди. Мы лягушки. Нам ни до чего нет дела.

— Быть может, ему как раз было дело, этому слесарю. Может, он не хотел умереть с криком «Аллах акбар!», но очень любил деньги и ему нравилось копаться в проводах. Мы же не знаем.

Они помолчали.

— Зато я знаю совершенно точно, — продолжал Добровольский, — что несколько лет назад в оперативных разведданных была информация о том, что следует обращать особо пристальное внимание на одиноких молодых женщин, в особенности тех, кто вырос в детдоме и у кого нет родных, но у которых есть дети, больных онкологическими заболеваниями в последней стадии.