Дом Леви
Шрифт:
– Час поздний, доктор Функе. Я тороплюсь.
– Понятно, понятно. Это друзья моей юности. Товарищи по фехтованию и каникулам. Изречение тех лет, извините меня, господин…Леви.
– Если так, перейдем к делу. – Голос Гейнца звучит резко и высокомерно. – Что с предложениями, которые я вам представил? Вы пытались прощупать их в заинтересованных кругах?
– Гм-м… – роняет господин Функе, лицо его замкнуто. Неожиданно с большим интересом смотрит в окно: две монашки встали в молитвенной позе на колени у памятника прусскому королю, и глаза их обращены на короля, скачущего на своем коне.
– Ха-ха, – посмеивается господин Функе, – интересно знать, что думают эти несчастные женщины, склонившись перед побеждающей мужской мощью. Поглядите-ка, господин… Леви, эта, слева, еще довольно молода, еще можно к
Господин Функе очень доволен собой. Смотрит маленькими своими глазками на двух монашек и всплескивает руками:
– Ха-ха! Несчастная беспомощная женщина возбуждает порой большее желание, чем ухоженная красавица. Не так ли, господин… Леви?
Пальцы Гейнца горят. «Черт, подери! Так бы вскочил и заткнул ему пасть. Язык кулака он поймет лучше, чем язык уговоров. Мой адвокат жаждет властвовать над беспомощными существами, которые сами жаждут увеличить свой рост за счет коня, скача на нем. Кони уже ждут на границе, уже слышно их ржание в стране. Ворота еще заперты, но они их прорвут. Все мы будем растоптаны их копытами. Бежать, бежать, пока не поздно! Но куда? Следует с ними примириться. От удара коня не умирают. Похромаем немного от раны в бедре, но…терпение, и рана медленно затянется. В конце концов, всадники сходят со своих коней».
– Господин, – Гейнц с необычной резкостью обращается к господину Функе, – если не ошибаюсь, я задал вам вопрос.
– Гм-м… – опять мямлит адвокат. – Господин… – адвокат понижает голос, – если не ошибаюсь, я представил вам определенные предложения и еще не получил ответа. В знак дружбы представил вам их. И у сильного характером человека есть иногда небольшие слабости. Можно понять, мы проводили вместе приятные вечера, да и фабрика ваша одна из почтенных по возрасту и значению в стране. Очень будет жаль, если такое предприятие, которое верно служило Германии столько лет, исчезнет, – господин Функе подмигивает Гейнцу.
– Господин Функе, в отношении ваших предложений, не я решаю последним. О таких далеко идущих изменениях на фабрике можно решить лишь на общем собрании семьи, которая является компаньоном во владении предприятием. Но это не мешает вам тем временем попытаться осуществить мое предложение. Естественно, вознаграждение, оплата за услуги… – теперь подмигивает Гейнц, – я знаю, что вы, господин Функе, верный адвокат и хорошо зарекомендовали себя среди членов Союза германской сталелитейной промышленности. Если это так, когда же вы сможете организовать по нашей просьбе встречу и переговоры в самой подходящей для этого атмосфере?
– Гм-м… – господин Функе усмехается.
– Надеюсь, что и в будущем вы окажете верную службу фабрике так же, как сослужили службу в достижении подписи под договором с городскими газовыми предприятиями. Само собой понятно, доктор, что я вам сердечно благодарен… Дружба и оплата дружбы.
– Гм-м… господин Леви. Есть в этом определенная трудность. Не зря я вам напомнил о моих дружеских предложениях. Само название фабрики является препятствием для переговоров в подходящей атмосфере. Что поделаешь? Мировоззрение есть мировоззрение. Вам следует поторопиться с текущим улучшением работы фабрики. Господин… Леви, мудрый человек видит то, что нарождается. Союз сталелитейной промышленности хранит чистоту германской расы. Сталь, это весьма серьезное дело. Не детские коляски производят из нее. Господа из Союза сталелитейной промышленности несколько чувствительны, гм-м… я бы сказал, чувствительны в расовом вопросе. Что поделаешь? Надо это брать в расчет. Я подозреваю, что уговоры не очень помогут и, быть может, это вообще глупость начинать с ними до того, как будут реализованы мои правильно рассчитанные предложения.
Гейнц надевает перчатки. В единый миг кончилось его терпение.
– Доктор Функе, кажется, мы завершили дела на этот час. Обдумаю свое мнение и мнение членов семьи и сообщу вам в подходящее время. До свидания, господин Функе.
– До свидания, господин… Леви. Не забывайте: мудрый человек видит то, что нарождается.
Гейнц делает слабый, но высокомерный кивок в сторону адвоката, бросает банкноту около официанта, щелкающего каблуками, и быстрыми шагами пересекает зал ресторана.
На улице ждет его черный автомобиль, но Гейнц проходит мимо него, идет по улице, стараясь охладить
Трудные дни были у Гейнца после разговора с отцом. Он с какой-то наркотической лихорадочностью начал заниматься делами фабрики. К удивлению Фриды, он вставал рано и приходил поздно. По вечерам вообще не выходил из дома. Закрывался в своей комнате каждый вечер, и никто из членов семьи не видел его. Запах алкоголя висел в комнате. Гейнц лежал в постели, курил сигарету за сигаретой, пил коньяк стакан за стаканом и смотрел в потолок сквозь клубы табачного дыма. На свой риск, за спиной отца, начал менять управление фабрикой, тут немного, там немного. У Филиппа, который годами был юридическим советником фабрики, забрал прерогативы и передал адвокату доктору Функе, известному в националистических кругах, другу и приятелю королей сталелитейной промышленности. Доктор Функе предложил Гейнцу свое доброе и верное имя, требуя в обмен за это партнерство во владении фабрикой. Благодаря его доброму имени фабрика будет принята в Союз сталелитейной промышленности Германии, ворота которого закрыты перед еврейскими предприятиями. А Союз гарантирует экономическую безопасность в эти кризисные дни. Гейнц хотел поехать на усадьбу, к деду, чтобы получить у него согласие на свои планы. Но откладывал поездку со дня на день, боясь в душе, что даже дед, хитрый и искушенный в делах, не согласится с ним. Дед слишком стар и не сможет привыкнуть к новым временам и всем их ухищрениям. Тем временем доктор Функе усиливал давление. В доказательство своих способностей, быстро добыл подпись под договором с городскими газовыми предприятиями, но намекал Гейнцу, что пришло время далеко идущих шагов. Гейнц понимал, что единственная возможность спасти фабрику – это взять компаньоном господина Функе через голову отца, а, вернее, за его спиной… и Гейнц не спал ночами, ворочаясь с боку на бок. К будущему своему компаньону господину Функе Гейнц не питал никакой симпатии. Сердцем и разумом он понимал, без всяких иллюзий, что извилистая дорога, выстеленная унижениями, ждет его под покровительством Функе. Но он предпочитал ее полному провалу и исчезновению фабрики. «Только удержать статус. Ты унижен снаружи, но господин в своем доме. Мне надо спуститься к отцу и объяснить вторично. Он должен, в конце концов, понять. Во имя всех нас. Во имя того чтобы дом наш стоял твердо, как раньше. Нет, отец не поймет. И даже если поймет, не унизит себя. В атмосфере вершин его мира нет места Функе. Надо поставить отца перед фактом. Я принял решение, и отступить невозможно. Дела фабрики осложнились и отец должен, как и я, с этим примириться».
Гейнц чувствовал в горле ком. Вскочил с постели и подбежал к окну, открыл его и распластался на подоконнике, высунув голову наружу. Под его комнатой находилась спальня отца. Окна там светились до поздней ночи. Время от времени там возникала высокая выпрямившаяся тень. Гейнц испуганно закрыл окно. Вернулся в постель, чувствуя опьянение от вина, и все его тело было снедаемо тяжкими сердечными раздумьями и жестоким воображением. Так прошли многие вечера. Лицо Гейнца осунулось, глубокие тени обозначились мешками под глазами.
Гейнц пришел на тихую улицу. Ни живой души, ни автомобиля. Только чириканье воробьев, и посреди тротуара кошка, греющаяся на солнце, сузила глаза на Гейнца и даже не сдвинулась с места, чтобы дать ему дорогу. По обе стороны улицы безмолвные дома, важничающие фасадами, как важничают лицами. В домах этих много антикварных магазинов, один около другого. Огромные окна витрин сверкают как стеклянные гробы, в которых погребены дорогие души. Гейнц остановился у одного из окон и смотрит внутрь. Старик сидит в старинном кресле, погруженный в чтение книги. На миг старик бросает взгляд в окно, изучающе оглядывает Гейнца, и вновь погружается в чтение. Вокруг старика, на полу, окнах, полках, стенах – стоят и висят картины в золоченых рамах. Вазы и скульптуры, бокалы и шкатулки, комоды и стулья, изделия из слоновой кости, золота, фарфора и дерева. Огромный клад ушедших поколений.