Дом Леви
Шрифт:
Гейнц улыбается и мигает глазами.
«Эмиль и доктор Функе. Я должен ее уберечь от Эмиля, который был послан от имени республики и от имени Функе. Лань все еще развлекается в медвежьих лапах, но придет день, и он зарычит на нее».
Гейнц постукивает пальцами по столику и напевает:
Красавица моя, спустись с небес,Я вечно не могу с тобою быть – я – бес,Зовет меня из тьмы дремучий лес…Резким движением Эдит пытается отогнать муху, ударяет себя по руке, и рука неожиданно бессильно
– Что будет, Эдит? – спрашивает Гейнц.
– Увидим, – говорит Эдит, – поживем и увидим.
Она освобождает свою руку из руки Гейнца:
– Надо помочь Эмилю освоиться в нашем доме.
Гейнц застывает на своем месте.
– Что ты хочешь этим сказать, Эдит?
– Если Эмиль не найдет здесь своего дома, дом этот перестанет быть и моим.
Гейнц стоит напротив Эдит, взгляд его пронзителен и хмур:
– Нет, Эдит, ты второй раз не оставишь свой дом. Я тебе запрещаю!
– Ты запрещаешь? – Эдит пытается превратить это в шутку. – Может, разрешишь мне спросить, в какой роли ты запрещаешь мне?
– В роли главы семьи, Эдит.
– Ты… Глава семьи? Ты что, сошел с ума, Гейнц?
Гейнц кладет руку на ее плечо, и плечо сжимается.
– Отец болен, Эдит, тяжело болен.
Эдит поднимает голову и устремляет на него испуганный взгляд. Гейнц печально улыбается.
«Насколько он сейчас похож на отца», – проносится в ее голове неожиданная мысль. Гейнц чувствует под своей рукой, как дрожат плечи Эдит, словно от боли.
– Оба мы старшие, Эдит. На мне и тебе вся ответственность.Мы должны стоять на страже нашего дома, Эдит.
Эдит не отвечает. Лицо ее недвижно и глаза окаменели. Гейнц гладит ее волосы.
– Эдит, если Эмиль действительно захочет жить в нашем доме, как член семьи, я приму его без единого слова. Любую помощь окажу ему, Эдит, здесь, в доме, да, Эдит… Но я не верю, что такой человек, как он, в наши дни захочет связать свою судьбу с судьбой еврейской семьи.
– Ты ошибаешься в нем, Гейнц.
– Надеюсь, что ошибаюсь.
– Смотри, – вскрикивает Эдит, – мы сидим в темноте.
Она вскакивает и зажигает свет.
Гейнц торопливо берет в руки чашку и пьет остывший кофе. Эдит возвращается в кресло и начинает жадно есть компот из слив, словно ее внезапно атаковал голод. Лицо ее утомленно, но руки нервно носятся между посудой на столе. Гейнц смотрит на ее руки, порхающие от тарелки к тарелке, как птицы, крылья которых сожжены.
Слышится стук в дверь, и оба вздыхают с облегчением. Кетхен пришла убрать со стола и сообщить госпоже Эдит, что уважаемый господин просит ее поужинать с ним. Войдя, Кетхен оставила дверь открытой, и из соседней комнаты – комнаты Иоанны – доносятся голоса детей, громко спорящих друг с другом.
– Глупости, – визжит Бумба, – я тебе говорю, что нет на небе ни Бога, ни ада, ни рая. Там только есть облака.
– Откуда ты знаешь? – визжит в ответ Иоанна. – Ты был там?
– Это известно!
– Кто тебе это сообщил?
– Отец. Сегодня я говорил с ним обо всем этом, и он сказал мне…
– Повтори точно, что сказал тебе отец.
– Ясно, что Бога нет.
– Глупец! У отца есть книга на языке Бога, книга бабушки, и если есть язык Бога, значит, и есть Бог.
Эдит
– Если у тебя есть желание поужинать с отцом, ты должна побеспокоиться о наряде.
Эдит встает и начинает расплетать косы. Волосы ее рассыпаются золотыми волнами. Гейнц встает с места, подходит к Эдит, гладит ее волосы.
– До чего ты красива, Эдит.
Эдит возвращает ему обворожительную улыбку.
– Может, пойдешь со мной к отцу, Гейнц? Вместе спустимся к нему в кабинет. Он будет очень рад.
– Нет, нет, – отметает Гейнц решительным жестом это предложение. – Вечером я хочу выйти. Целыми вечерами я сидел здесь один.
– А-а, – смеется Эдит, – забыла, что сегодняшний день предназначен для радостей. И куда же ты?
Эдит шаловливо подмигивает Гейнцу, но он остается серьезным.
– Помнишь ли ты моего друга студенческих лет – Эрвина Копена?
– Конечно, помню. Был таким веселым парнем.
– Сын у него родился, у моего веселого друга. И я иду его поздравить.
– Если так, то до свидания, Гейнц.
– До свидания, маленькая сестренка.
Гейнц берет ее голову в ладони и целует ее. Она его маленькая сестра, и у него сильное желание спуститься с ней в сад, и играть на осеннем ветру, как в детстве. Ему тогда было семь лет, а ей – пять. Игрались они между грядок клубники, а по саду гуляли мать и отец. Высокий отец нагнулся и подал матери созревшие ягоды. Мать улыбалась отцу. В тот год случился у Гейнца первый кризис в его молодой жизни: неожиданно понял, что не он занимает первое место в сердце матери. Он увидел гуляющих между грядками клубники мать и отца. Непонятно почему, он выхватил мяч из рук Эдит. Эдит боролась с ним. Он ударил ее, а она его укусила. Плач Эдит испугал родителей. Мать обняла плачущую дочь.
– Ты ударил ее, Гейнц?
– Да, – ответил он и показал на своей руке ее укус.
– Гейнц, как ты смог это сделать? Она же женщина, Гейнц, а женщинам не причиняют боли. Оберегай ее, Гейнц!
– Я рад, что ты вернулась домой, Эдит, я очень рад.
– Да, Гейнц, хорошо быть дома.
Они поднимают головы и с легкой грустью улыбаются друг другу.
Глава одиннадцатая
Солнце сияет во всю силу, дома белеют на глазах от его усиливающегося сияния, сверкают красными крышами на радость прохожим. Послеполуденный час. В своей комнате стоит Белла, прижимаясь лбом к стеклу окна и глядя на маленькую церквушку напротив. «Доктор Блум еще спит, ему звонить нельзя. Может, через час-два. Подожду».
Белла отходит от окна, садится на белый стул у белого стола, оглядывает белую комнату, и не знает, куда поплывут ее мысли. Филипп… нет! Молодежное Движение… И все их подозрения в отношении ее?..
Испуганно она встает и выходит из комнаты. В квартире тишина. Отец и мать погружены в полуденный сон. Белла осторожно открывает дверь в столовую. Здесь царит сумрак. Занавеси опущены. На диване спит отец. Лицо его закрыто утренней газетой, свистящее дыхание приподымает газетный лист. Белла прикрывает дверь и переходит в гостиную, роскошно обставленную, являющуюся гордостью матери. Здесь тоже опущены занавеси, и слабый свет просачивается в щели. На красной софе возлегает мать, на щеке ее узор от цветка на подушке, на которой покоится голова матери.