Дом на улице Гоголя
Шрифт:
— Вечером я баньку истоплю. Банька, Ульяна, она своим духом всю дрянь из мозгов изгоняет. Помните у Высоцкого: «Пар мне мысли прогнал от ума?». Навязчивые мысли тут имеются в виду, я полагаю. А на ночь установлю для вас временной блокиратор, уже не в экстренном режиме, а в пролонгированном.
— А что дальше? Когда я смогу отсюда уехать?
— Завтра с утречка и поедете. Если есть у вас надёжное место, где можно самой пересидеть, и куда можно будет без опаски перевезти ваших детей, туда и поезжайте. Если нет такого, я направлю вас к своим друзьям.
— То есть уже завтра можно будет считать, что загадочные проблемы со временем остались для меня позади?
— К сожалению, это не так. Предстоит долгий путь, и пройти вам придётся его самой. Свою же задачу я вижу лишь в одном: помочь вам преодолеть острую стадию кризиса.
Глава
Уже совсем стемнело, когда Юлия закончила свой рассказ. Всё время, что она говорила, Александр Николаевич то срывался с места и вышагивал по комнате, то вновь усаживался в кресло, сосредоточенно глядя на гостью. Пастухов часто перебивал её, задавая неожиданные вопросы, иногда смотрел так пристально, что Юлия замолкала, полагая, что Пастухов хочет задать какой-то особенно важный вопрос, но тот энергично махал руками, что должно было означать: «Продолжайте, продолжайте».
Потом он, молча, готовил ужин, разливал чай, убирал со стола, не подпуская гостью к своему скромному кухонному хозяйству: «Отдыхайте, Ульяна».
— Во-первых, это никакая не петля, а развилка, обыкновенная временная развилка, — заговорил он, наконец. — И это значительно облегчает дело. Ваша клиническая смерть приоткрыла доступ к поливариантности развития событий. Но суть не в эпизоде с клинической смертью, рано или поздно что-нибудь в этом духе всё равно произошло бы: болезнь, травма, тяжелые роды; и результат был бы тем же. К тому моменту, когда у вас произошла остановка сердца, вы уже прошли точку бифуркации, так что сама по себе она не могла стать причиной попадания во временной карман. Да, Ульяна, это важно: в больнице у вас обнаружили какие-нибудь отклонения в сердце?
— Доктор в больнице объяснил, что в сердце у меня частичная блокада чего-то там. Он сказал, что путь, по которому проходят импульсы, в одном месте как будто перерезан. Подробнее я не помню.
— Подробнее и не надо. Итак, вы уже знаете от Прошкина, что всё клубящееся в ваших кошмарах, происходило на самом деле. Это очень сложно принять, чрезвычайно сложно, я понимаю. Сегодня мы постараемся получить доказательства, которые помогут вам осознать новую реальность, а пока примите это шокирующее утверждение в качестве рабочей версии. Если бы Прошкин не разрушил защиту вашего сознания от проникновения альтернативных реальностей, так и большой проблемы не было бы. До встречи с этим экстремалом вы нуждались лишь в восстановлении фаз сна. Кошмары прекратились бы, личность потихоньку начала бы восстанавливаться. Дело в том, что с момента прохождения вами точки бифуркации и до самого последнего времени ваша психика функционировала в стрессовом режиме. Огромный процент внутренней энергии уходил на затыкание дыр в другие пространственно-временные континуумы, поэтому вы, экономя силы, закрылись от внешнего мира, надели броню. И, кажется, броня эта звалась Юлией Логиновой.
— Я совсем девчонкой была, когда придумала себе этот псевдоним. Не загадывала тогда, что он мне пригодится в будущем. Думала, что это разовая акция по использованию Юлии Логиновой — в целях наезда на классную руководительницу. А он уже двадцать лет сидит на мне как влитой, и нигде не жмет, — с грустной иронией произнесла гостья.
— И это лучше, чем ничего, — подхватил Пастухов, шагая по комнате — иначе вы не вынесли бы ни одного ощутимого жизненного удара. Тем не менее, в том, что вы срослись со своей маской, кроется опасность — эдак можно допрыгаться до раздвоения личности. Все мы носим маски, зачастую не замечаем, как она всё больше подменяет собой наше «я», но в вашем случае это особенно опасно. От мужа вы не закрывались, вот и не смогли перенести, когда он волевым порядком решил соединить оборванные концы своего времени. Помните у Шекспира: «Прервалась дней связующая нить. Как мне обрывки их соединить?» Только это соединение — совсем непростая задача, кавалерийским наскоком её не решишь. Вероятно, им двигал инстинкт самосохранения — ваш Герман чувствовал, что ваше разорванное время и его жизнь надорвало. Только это не совсем так, вернее совсем не так. Вы — пара. И вы вместе жили в других временных путях. Он подустал, полагая, что ваши общие проблемы — только ваши, Ульяна, проблемы. Видимо, внутренне ваш супруг уже готовился к тому, чтобы сбежать из сложной ситуации. Нужен был внешний толчок, призыв из того времени, когда его путь был ещё целостным. И призыв не заставил себя ждать — объявилась ваша одноклассница Галина. Не случайно применительно к этой женщине Герман задействовал словечко «цельная» и неслучайно в вас оно отозвалось болью. Так что, думаю, вы были правы, называя своего мужа предателем. Только вот ведь парадокс: поток доказательств вашей несомненной правоты верее всего потопит вас саму. Выбираться поодиночке для вас обоих будет значительно сложней, и в этом случае не факт, что выберутся оба. Хотя вы, безусловно, правильно расценили перемену в своём муже и то, что
Говорил Пастухов, экспансивно жестикулируя, в глазах его горел азарт.
«Он похож на сыщика, напавшего на след. Улик ему не хватает, и он пытается умозрительно достраивать картину происшествия», — думала Юлия, испытывающая теперь к Пастухову симпатию пополам с досадой на то, что её жизнь, как недавно для Прошкина, стала для него, прежде всего, «интересным случаем». О муже, о его роли в том, что с ней произошло в Москве, она старалась не думать. Потом, после, ещё будет время. Пока слишком больно.
Хозяин будто подслушал её мысли о недостаточном количестве улик и заявил, внезапно остановившись посреди комнаты:
— Не хватает каких-то деталей. Возможно, без них мы мало что теряем, но не исключено, что вся ситуация предстаёт перед нами в неверном свете. И точку бифуркации мы не определили. Четырнадцатое апреля — это уже манифестация, здесь находится триггерная точка, но причина не там. Знаете, что, Ульяна. — Пастухов приблизился к гостье и заговорил, чуть ли не заискивающе заглядывая ей в лицо: — Прошкин, конечно, скотина. — Юлия усмехнулась, отметив, что в запале Пастухов не заметил, что заговорил так, будто они были накоротке. — Скотина-то он скотина, но раз уж он поснимал вам блоки, глупо этим не воспользоваться, прежде чем я установлю надёжную защиту от проникновения временнЫх вариантов. В каком-то смысле вы были правы, когда решили, что вспомнить всё — это спасение от беспрерывного влезания в вашу память кусочков небывшей, тем не менее, вашей реальности. Да только, чтобы вспомнить всё, вам и целой жизни не хватит. Вспомнить всё и сразу, схватить в общих чертах, не теряя времени на пространные воспоминания, можно только в точке бифуркации. — Дальше Пастухов стал говорить такое, отчего у Юлии снова запершило в горле: — Мы даже не знаем, сколько у вас этих временнЫх вариантов. Тот, где вас с мужем убили — раз, вы алкоголичка — два. Ещё какие-то женщины, чьи голоса вам смутно знакомы. Сдаётся мне, эти загадочные женщины нам помогли бы на многое раскрыть глаза. А совет «затаиться», то есть встречаться с Герой тайно? — ведь вы так и не вспомнили, от кого его получили, хотя почему-то вам казалось, что этот момент непременно нужно прояснить. И то, что вы сильно изменились, стоило вам последовать этому совету — стали испытывать какой-то уж слишком сильный, неадекватный ситуации страх разоблачения — тоже склоняет меня к выводу, что к тому моменту вы уже странствовали и внутренне знали, что «затаивание» приведёт к тяжёлым последствиям. Нужно вернуться в тот день, когда вам на ум пришла идея «затаиться». Да, именно в тот. Там произошло нечто такое, о чём вы не помните, и, возможно, там и прячется ускользающая деталь, необходимая для того, чтобы мозаика сложилась.
— Допустим, вы правы, Александр Николаевич. Но каким образом можно вернуться в тот день?
— Технические вопросы предоставьте решать мне. От вас требуется только решимость довести дело до конца. Моё мнение: это сделать необходимо. Пройдёте снова точку бифуркации и соединитесь с собой до возникновения временной развилки — станете цельной.
— Прошкин тоже обещал сделать меня цельной натурой, говорил, что срежет мне какой-то узел, — настороженно усмехнулась Юлия.
— Ни боже мой! Ничего срезать нельзя! В человеке нет лишних деталей, даже если он запутался во временных петлях. Ваш Прошкин — просто авантюрист! Срезать! Ему бы самому что-нибудь срезать. Проблему странника устранить механически, да без того, чтобы не сделать его ущербным, невозможно. Знаете, Ганди считал, что даже удаление аппендицита делает человека неполноценным. А тут — опыт, заработанный на других путях! Такое богатство — и на помойку? Так что, Ульяна? Дерзнём вернуться в точку бифуркации?
— Дерзнём, — бесшабашно заявила Юлия, уже сделавшая вывод, что этому чудаку вполне можно доверять.
— Тогда пройдёмте в ту комнату, где вы ночевали. — Пастухов набросал подушек в изголовье кровати, на которой минувшей ночью спала Юлия. — Вот так, полусидя. Устраивайтесь поудобнее, Ульяна, постарайтесь освободиться от мышечных зажимов. Сейчас я музыку включу, она поможет вам рассредоточиться.
Пастухов повозился с допотопным репродуктором, стоявшим на тумбочке возле кровати. Вскоре полилась негромкая спокойная музыка, но исходила она вовсе не из чёрной тарелки, как можно было ожидать, а из дальнего угла комнаты.
— Теперь, Ульяна, неспешно, не напрягаясь, вспоминайте. В тот день вы пошалили, втолкнули вашего будущего мужа к первоклассникам, — Его голос звучал так, словно Пастухов медленно удалялся. — Потом вы убегали от своей классной руководительницы, надеялись провести её, сделать вид, будто не по школе носились, а всё время находились в своём классе.
Сейчас Александр Николаевич был где-то очень далеко от неё.
Глава тридцать девятая
<