Дом на улице Гоголя
Шрифт:
— Пришла пора говорить о том, что меня сюда привело? — кисло улыбнулась Юлия. — Понимаете, Александр Николаевич, я ехала сюда в отчаянии, с одной мыслью: «Только бы добраться!». А сейчас, когда мне удалось выспаться, я не склонна уж слишком драматизировать события последних дней.
— Насколько серьёзно произошедшее с вами, в этом ещё предстоит разобраться. Прежде всего, мне нужно выяснить вот что: кому известно, что вы сюда направились? Муж наверняка в курсе. Кто ещё?
— Муж не в курсе. Вчера мне казалось, что Прошкин во что бы то ни стало захочет вернуть меня в свою клинику. Поэтому и мужу не позвонила, не предупредила, что еду к вам — совсем запуталась в страхах. Сегодня при ясном свете дня я плохо понимаю, что мне помешало поговорить с мужем. Вероятно, Прошкин позвонит, попытается надавить на Геру, заявит, что мне нужно лечиться у него —
— Хотелось бы поддержать ваш оптимистический настрой, да не могу. Прошкин не отвяжется, он будет-таки преследовать вас.— После небольшой паузы, Пастухов сказал, никак не расшифровав своего заявления: — Знаете, Ульяна, а это хорошо, что вы мужу о своих планах не сообщили. — И опять помолчав немного, продолжил: Получается, с поезда вы сразу заехали в редакцию, взяли мой адрес и направились сюда? В редакции знают, что вы поехали ко мне? Кому-то вы об этом говорили? Вспомните, Ульяна, это важно.
— В редакцию я не заезжала, ваш адрес по телефону мне продиктовал коллега. Я выдала версию, что разыскиваю вас в связи с работой над псевдонаучной статьёй.
— Значит, кто-то знает, что вы поехали ко мне, — огорчённо констатировал Пастухов.
— Коллега не спрашивал, каким образом я собираюсь с вами связываться. К тому же он решил, что мой звонок был из Москвы, и я не стала его разубеждать, — ответила Юлия, начинающая испытывать смутное беспокойство.
— Из Москвы. — Пастухов с силой потёр лоб. — Из Москвы. Если предположить худшее: что прошкинские уже вышли на вашего безымянного коллегу, всё равно наблюдение за моим домом они вчера не установили, — зачем? — до сегодняшнего утра вы всё равно не успели бы до меня добраться. Так что, будем надеяться, о том, что вы сейчас здесь, никому не известно. Тогда у нас вагон времени, — хозяин, устроившись в кресле, раскуривал трубку. Рассказывайте, Ульяна. Говорите обо всём по порядку: о содержании ваших кошмаров, когда они начались, с какими событиями вы связываете их возникновение, вспомните, о чём рассказывали Прошкину, прежде чем поехать в Москву, потом переходите к тому, что помните о произошедшем в клинике.
В горле внезапно запершило, и Юлия закашлялась. «Что он несёт? С какой стати за его домом будет вестись наблюдение? Неужели он всё-таки сумасшедший? Первым делом убедился, что никто не знает о моём пребывании здесь — зачем? Что у него на уме? Ну почему я не сказала, что мужу доподлинно известно, куда и к кому я поехала?! — тогда была бы хоть какая-то подстраховка. А теперь я полностью в его руках!». Юлия обратила внимание на то, чего раньше почему-то не замечала: в комнате стоял полумрак из-за того, что окна, выходящие на улицу, плотно закрыты ставнями, свет поступал лишь из окна, смотрящего в огород, и то было завешено тюлевой шторкой.
«Окно можно разбить табуреткой. Если не удастся выскочить, то можно будет хотя бы закричать, позвать на помощь — рядом стоят дома, там наверняка есть люди. Только успею ли я сделать что-нибудь? Силища у этого медведя должна быть неимоверная. Он свернёт мне голову раньше, чем я добегу до окна». Юлия подняла глаза на Пастухова, увидела, что он, помрачнев лицом, внимательно смотрит на неё, и перепугалась окончательно.
— Вы можете уйти прямо сейчас, — сухо сказал Пастухов. — Но не через дверь. Мне не нужны из-за вас разборки с прошкинскими — эти ребята обычно не шутят. Я выведу вас через баньку в огород, в заборе есть потайная калитка, не просматриваемая с улицы. За калиткой увидите тропинку, она привёдёт вас прямо на станцию, только не на «Митяево», а на следующую от Загряжска, на «Моршино». Но я должен предупредить вас, Ульяна, что вернуться ко мне этим путём не получится — вы не откроете калитку снаружи. Если же подойдёте к дому со стороны улицы, я вас и во двор не впущу. Крикну с крыльца погромче, что не люблю журналюг, а пуще всего тех, что из загряжской областной газеты — за то, что посмеялись, вместо того, чтобы отнестись со вниманием к моему письму про лапшу на ушах написали.
— А почему вчера меня пустили? — вы же ещё не знали, что за домом не наблюдают.
— Нельзя было не пустить. Вы упали бы возле моей калитки и, скорее всего, не дожили бы до утра, тем более что по ночам уже холодно; а мне потом до конца дней со своей совестью диалоги вести. Нельзя не протянуть руку помощи тому, кто стоит у самой черты.
— Сегодня я в лучшей форме, и вы с чистой совестью
— Вы очень захотите вернуться, Ульяна, потому и предупреждаю: это у вас не выйдет. Мы не довели дело до конца, поэтому мучения ваши, хоть и не с прежней силой, вернутся уже сегодня. Но тут уж не моя вина, я помощь предлагал.
— Возможно, вы правы. Но всё-таки я поеду домой. Извините за доставленное беспокойство...
— Домой вам нельзя. В подъезде, или ещё на подходе к нему, вы почувствуете несильный укол, после чего без сопротивления позволите усадить себя в машину и увезти в клинику. Прошкин вас не выпустит. Вы ему нужны, и вне его досягаемости небезопасны. Если у вас есть надёжные друзья, поезжайте к ним, и оттуда ищите поддержки. Только будьте очень осторожны — скрываясь у друзей, вы рискуете не только собой, но и этими людьми.
— Неужели мои дела так плохи, Александр Николаевич? — спросила Юлия, уже догадываясь, что всё обстоит в точности так, как он говорит. — Зачем я так незаменимо нужна Прошкину? И какую опасность могу для него представлять?
— Зачем нужна — это следующий разговор, а опасность... Вы журналистка, и разоблачения сейчас в моде. На чистую воду вам его не вывести, но вы сможете доставить ему немало хлопот: ненужный шум вокруг его честного имени, проверки, то, сё. Придётся приостановить эксперименты, а кого-то и ликвидировать на всякий случай.
— Кажется, вчера... нет, не кажется, а точно! — вчера я разослала статью о прошкинской клинике по нескольким изданиям, гоняющимся за сенсациями.
— Тогда всё совсем серьёзно. Из клиники Прошкина вас быстренько спровадят в психиатрическую больницу, и в таком состоянии, что самый объективный эксперт подтвердит вашу неадекватность — Прошкин умеет скручивать головы. По скольким редакциям вы разослали письма?
— Не помню. По пяти-шести.
— Допустим, по шести. В трёх газетах вашу статейку выкинут в мусорное ведро, из двух побегут к Прошину и предложат ему выкупить компромат, причём совсем незадорого. Какое-то издание, возможно, захочет опубликовать ваш материал, но к главному редактору придут интеллигентной внешности люди, покажут фотографию его детей, и вежливенько попросят не компрометировать себя публикацией клеветнических наветов. Против лома есть только один приём — лом. Вот его-то и следует искать, Ульяна, а не пустыми газетками с риском для жизни размахивать. Прошкин в сложных отношениях со спецслужбами: кто-то его покрывает, а кто-то копает под него. Нужно выходить на вторых, но это непросто сделать, и это потребует времени. Так что вам нужно приготовиться к длительному подпольному существованию со всеми вытекающими: фальшивые документы, явки, пароли. Если вы мне доверяете, я помогу всё это организовать, если нет — ищите другие варианты. Но в любом случае из Загряжска вам придётся уехать.
— Уехать? А как же мои дети?
— Дети — самое уязвимое место, детей придётся спрятать, и затягивать с этим не стоит.
— С этого и нужно было начинать, Александр Николаевич! — Юлия, подскочила со стула. — Я должна немедленно связаться с мужем. Не знаю, смогу ли я донести до него серьёзность ситуации, но за детей он испугается, хотя бы на время вывезет их куда-нибудь, а потом и я подключусь. Откуда я смогу позвонить домой?
— Не из Митяева, во всяком случае, — хладнокровно ответил хозяин. — Не хотите же вы поставить меня под прошкинских заплечных дел мастеров? Пока нет следов вашего присутствия здесь, а если позвоните, так откроете все карты разом — телефон-то ваш домашний вполне может прослушиваться. Прятать детей, безусловно, нужно, но пока с этим не горит. По логике вещей, вы, потерявшая сон, измучившаяся в своей мозгодробилке, должны приползти к нему сдаваться. Второй вариант: вы чудом добираетесь до дома, ищете поддержки мужа. Третий вариант, вполне реальный в этой ситуации и предпочтительный для Прошкина: вас, совершенно дезориентированную, бесцельно бредущую по Москве, обокрали, отобрали документы, и вы или прибились к какому-нибудь бомжатнику, или вообще бесследно сгинули. Процесс уже запущен Прошкиным, тенденция его развития всегда одна, а вот скорость развития — это индивидуально, тут может быть по-разному. По его прикидкам, в данный момент вы ещё можете держаться и даже более или менее здраво рассуждать, но не исключен такой вариант, что вы даже имя своё уже могли бы позабыть. Единственное, что могло вас спасти, это полноценный сон, но Прошкин знает, что без его помощи вам не уснуть.