Дом ночи и цепей

Аннандейл Дэвид

«Не могли бы вы оказать мне одну маленькую услугу? Может быть, вы встретитесь с кем-то из ваших друзей? Не пригласите их сюда, а поедете к ним?»

Что я могла сказать на это? Она говорила мягко, но настоятельно, словно эта просьба была очень важна для нее.

Я сказала ей, что постараюсь, если смогу, так и сделать. Я говорила уклончиво. Неважно, насколько дружелюбную маску она нацепила, я знаю, что она уничтожила бы Штроков, если бы могла. И ее сегодняшний визит может быть частью этого

плана, хотя я не представляю, как именно.

Вероятно, она не поверила мне. Хотя никак этого не выразила. Она поблагодарила меня за гостеприимство и ушла. Казалось, она испытывала облегчение, покидая Мальвейль. Когда она была уже на пороге, то сказала нечто странное. Она сказала, что надеется, что я последую ее совету. А потом она сказала: «Вы не из Штроков по крови. Помните об этом. Этот дом не имеет власти над вами».

Вот так. Еще одна загадка. А у меня и так нет в них недостатка.

Что бы ни хотела она этим сказать, как минимум в одном смысле она ошибалась. Дом имеет власть надо мной. И я здесь именно поэтому. Я часть семьи Штроков. И жить здесь – одна из обязанностей, которые налагает мое регентство. Я представляю Штроков, через меня они присутствуют в Мальвейле, и совету не позволительно забывать, что у Солуса есть законный губернатор, даже если он временно отсутствует.

Мейсон, я надеюсь, ты оценишь то, что я делаю для тебя. Я отдала многое из того, что я есть, чтобы заменить здесь тебя. Чем дольше я болею, тем больше теряю связь с той частью своей личности, что существует за пределами семьи Штроков и Мальвейля.

Ты оставил мне нелегкое бремя, Мейсон. И оно с каждым днем все тяжелее.

Меня разбудили рыдания. Это был голос Элианы. Я понял это сразу. Вскочив с кровати, я уронил дневник, который лежал на моей груди, и он упал на пол. Я заснул, читая его, и негодование, которое выражала в нем Элиана, последовало за мной в сон. По крайней мере, так я подумал.

– Это сон, - сказал я вслух.

Я говорил четко, мой голос был слегка хриплым после сна, в нем не чувствовалось напряжения и гнетущего молчания кошмаров. Но плач продолжался, в нем слышалась злость и отчаяние. Боль моей жены прорывалась сквозь тьму – и сквозь мою душу.

Я включил люмен на столике рядом с кроватью. Освещение сделало комнату еще более реальной, отодвинув прочь тени и придав четкость предметам вокруг меня.

Я не спал.

Но я ошибался на этот счет и раньше, принимая сон за реальность.

Я встал с кровати, проверяя пол, топнул по нему, чтобы почувствовать, как удар отозвался в ноге. Я ущипнул себя. Все было так, как и должно быть. Я действительно не спал. И все равно я слышал плач. Он звучал так, словно кто-то плакал прямо за дверью. Плач стал громче, когда я подошел к двери, но едва я распахнул ее, как плач словно спустился по ступеням в коридор внизу.

Нечто вроде состояния фуги охватило меня. Мое сердце колотилось. Я не просто не спал. Я чувствовал себя так, будто лишился сна навсегда. Плач Элианы звал меня за собой, цепи,

словно сдавившие мое сердце, требовали, чтобы я следовал за ним. С почти религиозной страстью я хотел избавить ее от страданий. Но рациональная часть моего разума, полностью бодрствующая сейчас, предупреждала меня, чтобы я не доверял тому, что слышу. Элиана не могла издавать этот звук. Может быть, и не было никакого звука. Одна половина моего разума испытывала сильное подозрение к другой половине.

Я спустился по ступенькам из моей башни в главную галерею на первом этаже и задержался, чтобы зажечь светильник на стене рядом с дверью. Плач раздавался где-то еще дальше, как будто спускаясь по главной лестнице. В коридоре никого не было.

«Прости. Я хочу пойти за тобой. Хочу удержать тебя. Но не могу. Ты не можешь быть здесь. Но я хотел бы, чтобы ты была здесь. Трон Святой, как я этого хочу».

На этот раз я не позволил себе заблудиться. Дрожащими руками я зажег другие фонари по пути в вестибюль. Я прошел мимо дверей в комнаты Катрин и Зандера, но потом вернулся. Послушав эхо рыданий в коридоре еще мгновение, я постучал в двери и позвал своих детей.

Плач прекратился. Наступила тишина. Из своей комнаты вышла Катрин, удивленная, но полностью одетая и бодрствующая. Через несколько секунд вышел и Зандер, он выглядел как будто только что проснулся. Сегодня он вернулся в Мальвейль поздно ночью, и я не слышал, как он пришел.

– Что случилось, отец? – спросила Катрин.

– Кто-нибудь из вас слышал что-то необычное сегодня ночью?

Катрин покачала головой, а Зандер сказал:

– Я спал.

– Или в любую другую ночь с тех пор, как вы здесь?

– Нет.

– Что случилось? – снова спросила Катрин.

– Возможно, ничего.

– Но, возможно, в дом кто-то проник.

– Может быть, - я так не думал. Но все же это объяснение выглядело более разумным, чем призрак. По крайней мере, я не лгал им.

– Давайте проверим, - сказала Катрин. Зандер вздохнул, но кивнул.

Я попросил их подождать и прислушаться. Но в доме была тишина.

«Почему ты не говоришь с детьми, Элиана?»

Мы обошли дом, зажигая по пути свет. На это ушло больше часа, и даже за это время мы никак не могли осмотреть все комнаты и места, где, вероятно, мог прятаться нарушитель. Наш обход был чем-то вроде соблюдения формальности. Я не думал, что мы найдем в доме какое-либо живое существо. Мои дети, наверное, считали, что мы вообще ничего не найдем, но, по крайней мере, Катрин не исключала вероятность, что в дом мог кто-то проникнуть.

Одно место мы смогли осветить лишь фонарями, которые принесли с собой – это Старая Башня. Зрелище в ней оказалось таким же странным и пугающим для Катрин и Зандера, каким оно было для меня. Сквозняк откуда-то снизу овеивал холодом наши лица. По молчаливому согласию мы лишь заглянули за дверь в башню, а потом ушли. Никто не стал бы здесь прятаться. Это было ясно, даже если мы не могли точно обосновать почему.

В доме не было никого кроме нас. Мы погасили фонари и вернулись в галерею, снова погрузив Мальвейль во мрак.