Дом одиноких сердец
Шрифт:
Максим закончил читать и посмотрел на Дашу, гладящую белье.
— Ты хочешь сказать, остальные четыре — такие же? — осведомился он.
— Что? А, ты уже прочитал… Да, по-моему, на каждом листке из них просто описывается какой-то эпизод из жизни людей, и все.
— И зачем это нужно было прятать? Ерунда какая-то. Ладно, сначала нужно все прочитать, а потом уж выводы делать. Но, по-моему, в первой истории нет ничего криминального. Кстати, Дашка, — хлопнул он себя по лбу, — я же забыл за квартиру заплатить! Сходи завтра, а то нам телефон отключат.
Даша кивнула и выключила
— Максим, мне нужно тебе кое-что сказать, — начала она, облокотившись на гладильную доску.
— Ну-ка не ломать агрегат! — приказал муж. — Черт его знает, когда новую купим. Ой, елки-палки, у меня же совершенно из головы вылетело со всеми твоими рукописями… Ты зачем к нотариусу-то ездила? Ездила вообще или нет?
— Я, собственно, именно про нотариуса и хотела тебе рассказать, — медленно заговорила Даша. — Видишь ли, Максим, Боровицкий оставил мне в наследство квартиру.
В комнате повисло молчание — Максим переваривал информацию.
— Где? — спросил он наконец.
— Не знаю, — растерялась Даша от такого практицизма. — На Бонч-Бруевича где-то. А что?
— Дашка, ты не врешь? — подозрительно спросил муж.
— Да говорю тебе, нотариус сегодня прочитал завещание. Мне по нему достается от Петра Васильевича квартира.
На лице Максима сменилось несколько выражений — недоверие, ошеломление, изумление, радость, — и наконец счастливая улыбка расплылась по его лицу. Ни слова не говоря, Максим откинулся на спинку кресла и рассмеялся счастливым смехом.
Даша понимала, почему он смеется. Маленькая двушка с картонными стенами, в которой они жили сейчас, была куплена ими в кредит, и каждый месяц Максим отдавал большую часть своей зарплаты, чтобы расплатиться по нему. На оставшуюся часть и на то, что зарабатывала Даша, они и жили. Но все траты высчитывались ими до мелочей. Покупка новой пары обуви была событием. Велосипед для Олеськи они купили старенький, уже бывший в употреблении и поэтому недорогой, а сами только вздыхали, глядя на сверкающих красавцев в спортивных магазинах, на которых так хорошо было бы кататься по их лесопарку всем вместе. Да, свалившееся на голову наследство решало многие, очень многие проблемы.
— Господи, жена моя ненаглядная! — выдохнул Максим, по-прежнему счастливо улыбаясь. — Неужели наконец-то и до нас она дошла?
— Кто? — не поняла Даша.
— Ну как кто? Халява! Неужели старикан и в самом деле оставил тебе квартиру?! Да я за него молиться буду до конца…
— Максим, подожди радоваться, — перебила его Даша.
Выражение счастья мгновенно стерлось с его лица, он уселся в кресле поудобнее и усмехнулся, но уже совершенно невесело:
— Вот так я и думал, что какая-нибудь засада все-таки имеется. Не может такого быть, чтобы фортуна повернулась к нам лицом и при этом не сделала козью рожу! Ну, что там с твоим наследством? Старикан был невменяем на момент написания завещания?
— Нет, тут как раз все в порядке, — осторожно ответила Даша. — Просто я все равно откажусь от наследства. Так что не радуйся раньше времени.
Глава 6
Утром Максим ушел на работу, не поцеловав жену на прощание,
У них это означало крайнюю степень непонимания, потому что, какой бы сонной Даша ни была по утрам, она поднималась, обнимала топчущегося в крохотной прихожей мужа и закрывала за ним дверь. Такой вот маленький простой ритуал, повторявшийся ежедневно много лет подряд. Но если он отменялся, значит, в семье случилась ссора. На сей раз ссоры не было. Без всякого удовольствия прихлебывая утром горячий кофе с корицей и гвоздикой, Даша вспоминала то, что вчера сказал ей Максим.
— Ты эгоистка, — сказал он ей. — Я не знаю отношений между Боровицким и его сыновьями, но меня они и не интересуют — вполне достаточно того, что квартиру старик оставил тебе, а не им. Значит, у него были основания для такого поступка. А ты, вместо того чтобы выполнять волю человека, который так тебе нравился, придумываешь какие-то совершенно бредовые моральные оправдания вроде того, что чужое брать нехорошо. Вот ведь чушь! Квартира принадлежала Боровицкому, и он отдал ее тебе. Подарил, если хочешь. Так откуда же тут чужое?
— Максим, ну как ты не понимаешь! — возражала Даша отчаянно. — Ведь у него есть дети, и у них тоже есть свои проблемы. Они не Рокфеллеры! И в действительности квартира, конечно, должна принадлежать им, потому что они в ней выросли, потому что они обеспечивали своего отца. Да по тысяче причин! Но почему-то Боровицкий решил обделить их. Не осчастливить меня, а именно обделить их. Это же совершенно разные вещи! Меня он выбрал случайно, просто потому, что мы гуляли вместе, а вовсе не из-за каких-то теплых чувств. Может быть, он обиделся на них за что-то — не знаю! Но воспользоваться в такой ситуации его завещанием… На мой взгляд, нехорошо, непорядочно!
Максим ответил, что Даша домысливает какие-то нелепые ситуации и что он не ожидал от нее такого идиотского подхода к совершенно понятному вопросу. Разозлившись на «идиотский подход», Даша напомнила мужу:
— А ты не забыл, дорогой мой, что квартира завещана все-таки мне, а не тебе? Вот и вопрос, как с ней поступить, решать буду я. Тебя послушать, так может показаться, будто мы с тобой оба указаны в завещании Петра Васильевича. А ведь это не так!
Максим помолчал немного, глядя на нее, но Даша отвернулась к плите и старательно делала вид, что не замечает его взгляда. В конце концов он встал, по-прежнему не говоря ни слова, пошел в зал, но на пороге обернулся и негромко произнес, отчетливо выговаривая каждое слово:
— Да, квартира завещана тебе. И распоряжаешься ею ты. Однако ты сейчас учитываешь только свои интересы — в данном случае собственный психологический комфорт. Про то, что у тебя еще есть я и Олеська, ты благополучно забываешь, потому что тебе так удобнее. Но семья — она потому и семья, что при принятии важных решений учитываются интересы всех, а не одного — даже того, от кого полностью зависит решение. Хорошо, если ты будешь помнить об этом.
И вышел из комнаты.
— Я и так помню, — пробормотала разозлившаяся и немного испугавшаяся Даша — (муж никогда столь резко с ней не разговаривал!). — В конце концов, у нас уже есть где жить.