Дом последней надежды
Шрифт:
Печать на руке зудела.
Да что ж такое…
— Нет, — повторила я. — Простите, но мне нужно это место.
Угрожать он не стал.
Только усмехнулся этак, нехорошо… мол, ничего еще не закончено, и я всего-навсего наглая девчонка, которая еще не единожды пожалеет, что не согласилась на предложение столь щедрое.
После ухода господина Агуру в лавке стало тихо.
— Я не знала, — шепотом произнесла Шину.
А я ей не поверила.
Успела изучить. В конце концов, не она ли собирала рыночные сплетни, утверждая,
Значит…
Ничего не значит.
Я лишь отмахнулась. Пускай… все равно нам нужна лавка. А призрак там или ёкай, не важно. Люди похуже бывают…
Глава 31
…через три дня меня попытались убить.
Вечер.
Я допоздна задержалась в лавке, что было глупо, но здесь время бежало как-то иначе. Вот, казалось бы, еще день. И Шину суетится, командует рабочими, которые, наконец, занялись крышей. И вот уже тишина вокруг.
Темнота.
Откуда-то издалека доносится стук: ночная стража с колотушкой обходит владения, но я знаю, что вглубь рыночного квартала они не сунутся.
Смех.
Я же… я пыталась вспомнить, что делала… ведь делала же что-то… как-то оказалась вот здесь, задержалась, сама веря, что должна… когда ушла Шину?
А Мацухито?
Она, помнится, что-то там отыскала в сундуках… Араши просто сидела на земляном полу, наблюдая за рабочими… куда они подевались?
Когда?
Я моргнула, пытаясь сообразить, что делать. Ночь на дворе… лавка не отапливается, да и крыша все еще зияет дырами. Холодно… снег не падает, но все равно руки закоченели, да и ног почти не чувствую. Я что, задремала?
— Твои шуточки? — поинтересовалась я не то у дома, не то у призрака. — Покажись уже… объясни, чего хочешь…
…письмо.
Я села писать письмо соседке. Почему здесь? Потому что гениальная эта мысль озарила меня аккурат между подсчетом грядущих расходов, которые росли, поскольку выяснилось, что и стены придется укреплять, и планами прогуляться по рынку.
В компании.
А тут вдруг…
— Твои, — я поежилась.
Куда подевались остальные?
Почему бросили?
И как мне быть? Разумно было бы остаться на ночь. Запереть дверь, но… ночью будет мороз, в доме же ни очага, ни даже одеяла, завернувшись в которое можно было бы досидеть до утра. Платье мое… зимняя накидка на меху, конечно, неплоха, но ее недостаточно, чтобы выжить.
Останусь — замерзну.
Уйду и…
…и колотушка замолчала, а потом застучала быстрей, тревожней, словно подгоняя стражу. А то, рыночная площадь ночью — не самое дружелюбное место.
— Зачем?
…а и вправду, продать бы стоило.
За две тысячи я найду приличное место где-нибудь поближе к окраине.
Смешок.
Вздох.
И что-то мягкое ласково касается лица. Никого. Ничего. Или…
…тень.
Девушка.
Девочка.
И нездешняя,
…обычное славянское лицо.
Даже вполне себе изящное.
— Как тебя зовут?
Она стояла, покачиваясь, сплетенная из тумана и темноты. Неопасная. Ёкай? Нет, колдунья… печать горела огнем, но стоило мне протянуть руку и коснуться призрака, как я оказалась в привычном уже сером мире. Вздохнул зверь, потянулся, стряхивая остатки сна.
…ей жаль.
…ей надо было поговорить, но днем сложно. Днем даже те, которые способны слышать, становятся глухи. А зрячие слепнут, поскольку мир яви заслоняет иной, истинный.
…она устала.
…ее звали Мариника, и она родилась на болоте. Матушка ее была ведуньей, как и бабка, и прабабка… у их народа многие женщины рождались одаренными. В прежние времена их почитали, но все переменилось. И матушка вынуждена была покинуть родную деревню.
Не важно.
Мариника помнит, как впервые встала на крыло. И матушка радовалась, ибо выходило, что Великая мать особенно благоволила к малой дочери своей. Стать бы ей жрицей.
Не сложилась.
Большая буря.
И чужак, которого она обнаружила на берегу. Он был скорее мертв, чем жив, но и тогда поразил Маринику светом души своей… ей никогда прежде не доводилось встречать людей настолько ярких.
Обычная история.
Обычная любовь.
И что с того, что духи моря почти до дна выпили его жизненную силу? И что стал он слабее младенца, а она все больше времени проводила в совином обличье? Любовь преодолела если не все, то многое.
…только его душа стремилась к дому, а ее после матушкиной смерти ничего не держало на болотах. Путь был далек.
Сложен.
А возвращение не принесло той радости, которую она ожидала. Новый мир оказался до ужаса непривычен. А люди пугали, кроме разве что Юрако. Да и прошлые годы давали о себе знать: совиное обличье стало привычней человеческого. Теперь она, если и могла скидывать перья, то ненадолго.
…ему и того хватало.
Приходилось скрываться, поскольку и на новой земле чужаков не любили, а сила Великой матери была скорее грузом тяжелым, нежели даром.
Потом…
…она помнит свою смерть.
И боль.
И как звала, как кричала… а он не приходил. И в какое-то мгновенье душа ее, выбравшись из огненной ловушки тела, оказалась свободна. Но вместо того, чтобы подняться к ветвям Великого дерева, где переродиться и обрести новое воплощение в теле человека ли, зверя, она осталась на земле.
…здесь не было Великого дерева. И тень его, если и падала, то не на блудную дочь. Вот и осталось душе томиться, благо, остался у нее последним пристанищем камень с дыркой. Еще матушка, отыскав его на берегу реки, вплела силу свою узором серебра, повесила на шею дочери.