Дом последней надежды
Шрифт:
— Чего ты хочешь?
Покоя.
Возвращения. Слишком долго оставалась она рядом со своим Юрако. А он, пусть и из любви, но боялся отпустить. Вот и ослабели совиные крылья.
…Юрако срок пришел.
Еще не сегодня, но скоро… потому-то и исполнил он последнюю просьбу Мариники.
Продал мне лавку.
И камень с нею.
Он ведь у меня. Когда? Днем. Сам упал в руки и вот…
А остальные?
…пришлось увести. На это она еще способна, благо, после смерти знания не исчезли. Они убеждены,
Понятно.
А как мне вернуться в самом деле…
…зверь защитит.
Спасибо.
Как-то это становится утомительным… то кошка, то сова… то собака. Кто следующий в этом зоопарке мертвецов? Мысли злые, но она понимает.
Не обижается.
И прощения просит, но… душа должна уйти. Раньше любовь ее держала, но, когда Юрако не станет, когда дух его развеется, чтобы сродниться с миром, и любовь уйдет. Матушка сказывала, а Мариника не верила. С детьми случается подобное. Но теперь… она уже чувствует в себе тягу отомстить.
И как знать, не станет ли она и вправду кровожадным ёкаем…
…и чем я могу помочь?
Отпустить.
Как?
Она не знает.
А мне тогда откуда? Призрак качает головой и отступает в тень, а я оказываюсь в темноте кромешной. Пока мы беседовали сумерки переродились в нормальную ночь, которая черна, густа и вообще не пригодна для прогулок.
Так.
Спокойно.
До дома добраться… надо пройти через рыночную площадь, минуть несколько кварталов, причем не самого лучшего толка. Далеко. И опасно.
А тьеринги рядом.
Во всяком случае до их стоянки вдвое ближе. Примут ли… попытаться стоит.
— Что ж, — я подула на замерзшие пальцы. Еще немного и остекленеют, а потом вовсе отвалятся. — Выбор у нас все равно невелик.
Зверь рыкнул.
Он казался взбудораженным и…
…ночь пахла рыбой. Свежей, только-только вытащенной из моря, а потому сохранившей на чешуе легкий йодистый аромат воды. И полежавшей несколько дней… и больше, чем несколько. Соленой и вяленой, копченой в сыром дыму… разной.
Ночь была густой.
Тихой.
Она скрадывала наши шаги, но не стоило обманываться: точно также она прятала и других. Злодеи? Или жертвы… и будто бы тень мелькнула… сердце ухает и бухает, подгоняет.
В той, в прошлой жизни, я редко гуляла по ночам. Да что там говорить, я в принципе гуляла редко, заполняя время свое работой, чтобы до предела и за ним. Но если уж случалось выходить, то в сопровождении, будь то водитель или охранник.
Да и наши ночи мало похожи на здешние.
Фонари.
Неон и подсветка. Витрины. Машины. Музыка… а тут…
Идем быстро, но не бежим. Стараемся справиться со страхом. Я стараюсь, а зверь рычит, он разрастается, окружая меня облаком, защищая и успокаивая. В конце концов, среди всех тварей опасных мне достался именно страж.
И…
Мы пересекли
Я вижу цель.
Я иду.
Я…
…чья-то рука вцепилась в плечо, рванула на себя. Я успела ощутить и жесткость пальцев ее, и гнилостый на редкость мерзкий запах, исходивший от человека.
Я услышала смешок.
И почувствовала холод у шеи. А потом он, мой несостоявшийся убийца, жутко закричал. И крик его заставил сжаться… что-то скользнуло по шее, обожгло болью. Но испугаться я не успела. Крик стих, а тело… я шагнула в сторону.
И еще.
И не оборачиваться. Зверь там… и у него есть свои потребности, которые он сдерживал, а теперь…
…кто-то побежал.
От собак бегать глупо.
Еще один крик, который на сей раз не затихает долго. Зов о помощи. И надо что-то делать, а я стою, не способная пошевелиться, зажимаю мокрую шею ладонью и стараюсь не впасть в истерику.
Получалось плохо.
Меня трясло.
И… и зверь, вернувшись под руку, заворчал.
Идти.
Да, верно. Надо идти… надо… шаг и еще… вот так. Уже недалеко. Я, кажется, вижу костры… только тьеринги могут тратить горячие камни попусту… надо окликнуть… позвать… но когда передо мной вырос светловолосый парень в чешуе и шлеме, я сделала то, что сделала бы нормальная женщина — упала в обморок. И пожалуй, это был наилучший выход.
…скрип.
Протяжный такой скрип. Ненавижу несмазанные двери.
Смешок.
Оборачиваюсь.
Стоит старуха, лицом страшна. Кожа темная, что дерево старое, морщинами, как древоточцами, изъедено. Рот-трещина, а в нем зуб кривой белеется. В глазу бельмо, что луна в ночном пруду сияет… волосы космы.
Руки-крюки.
В них посох резной, с головами звериными.
— Кто ты? — говорю, понимая, что вновь нахожусь вовне.
Старуха рот открывает, только ни звука не доносится. И понимает. И кривится недовольно. Раз, ударила она посохом о землю и обернулась красавицей редкостной.
Кожа бела.
Глаза, что небо грозовое… волос темен покрывалом шелковым лежит. И единственным украшением — веточка хинайской сливы.
— Так лучше? — спрашивает меня красавица, лукаво усмехаясь. А я… что я могу ответить? Что вижу посох тяжелый, поди-ка удержи подобный. И голов на нем не одна сотня, и не только звериных… хотя… тигр здесь и косуля, и хорек, и сова вон поглядывает.
…а фурисодэ свое белоснежное она с левым запахом надела. Поясом подвязала серебряным…
Белые ленты с загробными бубенцами с запястий свисают. Сделает она шаг… или не сделает, навсегда привязанная к вратам в нижний мир, получившая право выглядывать к людям лишь в краткий миг их гибели.