Дом яростных крыльев
Шрифт:
— Твой опыт не имеет для меня никакого значения. А что касается тех тысяч женщин, ни одна из них не заставляла меня так себя чувствовать, Фэллон.
— Уязвимо?
— Без ума от желания, — хрипло отвечает он, после чего прижимается своими губами к моим губам.
Губами, которые принадлежали многим, но которые сегодня принадлежат только мне.
Поцелуй медленный и томный, он совсем не похож на тот жаркий поцелуй, что я разделила с Данте. В нём нет ни спешки, ни сопутствующих слёз, ни разбитого сердца. Никто из нас никуда не собирается.
Я раскрываю губы и углубляю поцелуй. Антони аккуратно погружается внутрь. Он как будто боится, что если будет спешить, то спугнёт меня. Но, может быть, он всегда такой нежный? Я пытаюсь вспомнить, что рассказывала о нём Сиб, но при мысли о том, что моя лучшая подруга была на моём месте, всё внутри меня переворачивается.
Не думай о Сибилле.
И о Данте.
Не думай и точка.
Я заставляю себя сосредоточиться на Антони, на его податливом языке, который так сильно отличается от его остального тела. Я запускаю пальцы в его растрёпанные волосы, придвигаю его голову поближе к себе, и поцелуй перестает быть нежным.
Сегодня мне не нужны нежности. Я хочу такой поцелуй, который отключит мой разум и сердце. Который осветит молнией грозовые облака и нагреет зимние ночи. Такой поцелуй, о которых я читала в маминых книгах.
Антони отстраняется и, задыхаясь, произносит моё имя. Я стараюсь снова его поцеловать, но он отрывает от меня свои губы. Я напрягаюсь в его объятиях. Он всё ещё заведён, поэтому предполагаю, что он всё ещё меня хочет, хотя, по-видимому, он больше не хочет меня целовать.
— Здесь сдают комнаты.
Я не готова к большему, но мои мысли заполняет образ Катрионы, руки которой касаются Данте. А затем руки Берил. И хотя принц ни одну из них не посадил к себе на колени, и не пошёл с ними наверх, он позволил этим рукам ласкать его плечи и шею. Позволит ли он кому-то ласкать его сегодня вечером? Его хотят очень многие, и хотя я думала, что больше всего он хочет меня, я сижу сейчас на коленях другого мужчины в Раксе, а значит, он желает меня недостаточно сильно.
— Но нам необязательно… я не должен был… — Антони убирает прядь волос с моего лица. — Мне достаточно того, что я тебя целую, Фэллон.
Я оглядываю деревянную таверну, окна которой такие крошечные, что там, наверное, темно и днём и ночью. Затем смотрю на бедную обстановку вокруг. Постельное бельё там, должно быть, меняют не очень часто. Может быть, я и сноб, но я не хочу ложиться с мужчиной в дешевую и грязную постель.
И уж тем более в первый раз.
— Не здесь.
Мой ответ заставляет его руку застыть на месте, и я понимаю, что он ожидает, что я откажусь продолжить наше свидание.
— Давай я найду остальных и…
Я прижимаю пальцы к его покрасневшим губам. Я не готова возвращаться домой.
— Пусть остальные повеселятся.
Я заменяю пальцы на свои губы, чтобы уверить его в том, что заинтересована. Я не хочу, чтобы он увёз нас из Ракса до того, как я найду Бронвен.
ГЛАВА 9
Пока я целую Антони, моя голова начинает кружиться, а мочевой пузырь напрягается. Последнее — побочное воздействие эля, но ведь и первое тоже? Или мои мысли так завертелись из-за жара, который запустил в мои вены Антони?
Какова бы ни была причина, мне надо облегчиться. Я отрываю от Антони свои губы, моё дыхание такое же прерывистое, как в тот день, когда я встретила Минимуса в портовом рынке.
— Скажи мне, у людей есть туалеты?
Его глаза блестят, как и его губы.
— У них есть выгребные ямы.
Я морщу нос.
— Не можешь потерпеть?
Я качаю головой, а затем снова отрицательно ей качаю, когда Антони настаивает на том, чтобы проводить меня в туалет за таверной. Есть места, куда девушкам лучше ходить в одиночестве. Он следит за мной взглядом, пока я иду до небольшого деревянного сооружения, из которого доносится запах хуже, чем от канала в Ракокки.
Желание покрепче сжать ноги до тех пор, пока мы не вернёмся в более цивилизованную часть королевства, очень сильное, но необходимость облегчить мои страдания побеждает. Я открываю расшатанную деревянную дверь, и моё лицо снова обдают резкие пары. Тошнота подступает к горлу, и я резко зажимаю нос, после чего пытаюсь нащупать в темноте шпингалет, который я так и не нахожу.
Не отпуская дверную ручку, я разжимаю нос, приподнимаю юбку и приспускаю панталоны, после чего сажусь на корточки над дырой, задержав дыхание.
Ох, видела бы меня сейчас бабушка. О, Боже, бабушка! Она, наверное, ужасно волнуется. Надеюсь, она решит, что я пошла в таверну. А что если она сама туда пойдёт? Она обнаружит, что заведение закрыто, и тогда предположит чего-нибудь похуже… что я тайком села на гондолу и поехала в Исолакуори.
Я молюсь о том, чтобы она не пошла меня искать. Она редко оставляет маму одну после наступления ночи. Пожалуйста, пусть сегодня будет точно так же.
Моему мочевому пузырю уже лучше, но голова продолжает гудеть, когда я вываливаюсь из зловонной кабинки. Я прислоняюсь к стене таверны и закрываю глаза.
Из окна рядом с моей головой доносится аромат кипящего жира, и хотя минуту назад меня тошнило, сейчас мой желудок громко урчит. Я уже было собираюсь вернуться на праздник и попросить Антони купить мне еды, как вдруг незнакомый голос произносит моё имя, заставляя меня остановиться, а мою кожу покрыться мурашками.
Я ищу говорящего взглядом, но темнота, из которой доносится голос, такая плотная, что я едва могу различить стену из кипарисов, опоясывающих это место.
— Бронвен?
Тень приходит в движение.