Дома костей
Шрифт:
Рин вспомнилась мертвая женщина, которую она встретила однажды в полях. Хоть и мертвая, она не сделала ни малейшей попытки напасть. Просто брела вперед шаткой из-за сломанной щиколотки походкой. Блуждала, будто искала что-то.
Семью?
Дом?
– Люди приходят сюда только ради того, чтобы жить со своими близкими, – мягко сказала Кэтрин. – И остаются здесь, потому что на расстоянии магия не действует.
Рин считала, что это из-за проклятия котла мертвецы становились не теми, кем им положено быть. Что это оно заставляет их нападать, превращает в чудовищ. А если на самом деле ничего подобного
Если со смертью человек не меняется…
По ее телу прошла дрожь.
Ей вспомнились мертвецы, изрубленные ею на куски. Она бросала их в горнило, считая не более чем бессмысленными чудовищами. А если на самом деле они таковыми не были, значит, она убийца?
Отделаться от этих мыслей она не могла – не теперь, когда мертвая женщина наблюдала за ней, а живая ждала объяснений.
– Никто из нас не умирает, – объявила Рин, надеясь, что это правда.
Лицо Кэтрин озадаченно вытянулось.
– Тогда зачем вы здесь?
Ответ дался Рин нелегко.
– Мы… мы… из-за рудника. Мы идем через рудник.
Растерянность Кэтрин мгновенно сменилась осознанием.
– Вы идете в Аннун! Но… в горы никто не ходит. Для этого нет причин.
– Там находится котел, – сказала Рин.
От лица Кэтрин отхлынула вся кровь. На миг Рин показалось, что она перепугалась за них с Эллисом. Настолько привычным было считать, что в горах люди гибнут, что других объяснений поначалу даже не пришло в голову. Но потом она заметила, как сжались пальцы Кэтрин на плече ее матери. Как натянулась рубашка на костлявом теле мертвой женщины. Чистейшая, без лишних слов говорящая о неподдельной заботе о покойнице, заботе, из-за которой Рин прониклась уважением к Кэтрин. Но стоило Рин представить, как Кэтрин моет и одевает мать, помогая мертвой справиться с завязками, что не под силу ее гниющим рукам, как накатила тошнота.
– Вы… хотите, чтобы здесь больше не было магии, – еле слышно выговорила Кэтрин.
Рин не ответила. Не смогла, потому что за время, пока длилось молчание, поняла свою ошибку.
Кэтрин оставалась неподвижной лишь долю секунды.
А потом бросилась на Рин.
Глава 18
Музыка разносилась по всему поселку.
Песня началась медленно, но после первых тягучих нот в ней возник четкий ритм, и танцоры закружились, взявшись за руки, на их волосах заплясал отблеск огня. Эллис наблюдал за ними издалека, опустив руки и вслушиваясь в приятную мелодию. Музыкант, играющий на кроте, сидел в тени под навесом ближайшего дома. Устроившись на деревянном стуле, он прижимал инструмент к груди и упоенно водил смычком по струнам из конского волоса.
– Не с кем потанцевать, да? – спросила незнакомая девушка, подойдя к Эллису. Ее золотистые волосы были собраны в узел, улыбка казалась слишком уж понимающей.
Эллис учтиво поклонился ей, опустив голову и плечи:
– Боюсь, как бы не оттоптать вам ноги, миледи.
– Говоришь ты
Любопытно. Значит, кое-кто из местных раньше был титулованной особой. А Эллис думал, что в поселке обосновались только обедневшие земледельцы или беглые слуги – словом, те, кому больше некуда идти.
– А где твоя спутница? – спросила девушка. – Ушла спать?
– Да. – Он задумался, не сказать ли ей, что хочет побыть один. Но это прозвучало бы невежливо. – Музыка чудесная. Мне захотелось послушать еще немного.
– Карадог. – Девушка кивнула в сторону музыканта, тонкие пальцы которого так и порхали над кротой, расплываясь в воздухе. – Говорят, раньше он играл для князей, а потом его лошадь вдруг понесла. Он вылетел из повозки, колесо проехалось ему по ноге, рана загноилась, и он чудом успел добраться сюда.
Эллис заморгал. Ему бы и в голову не пришло, что у поселковых знахарей хватает мастерства или снадобий, чтобы исцелять воспалившиеся раны, но переспрашивать он не стал, опасаясь ненароком обидеть собеседницу.
– И вот теперь он играет только по ночам, – продолжала она. – Но это ведь лучше, чем вообще никогда, верно?
Эллис кивнул.
Одна песня плавно перешла в другую – на этот раз более медленную, от которой что-то сжалось в груди Эллиса.
– Пойдем сейчас, – позвала девушка. – От такой мелодии уж точно большого вреда не будет.
Прежде чем Эллис успел понять, что она имеет в виду, девушка подала ему руку и повела туда, где танцевали пары.
Разумеется, его учили танцевать. Князь следил, чтобы все дети в знатных семьях Каэр-Аберхена знали движения старинных танцев. Даже Эллис, который смущался под пристальным взглядом наставника и с трудом мог поднять левую руку выше плеча партнерши, посещал один урок за другим. И вот теперь он очутился среди других танцоров, держа незнакомую девушку за руку и обнимая другой рукой за талию. Она улыбалась так, будто была очень рада новому партнеру, и остальные расступились, освобождая им место.
Поначалу он то и дело спотыкался, не мог припомнить, как двигаться, куда ставить ноги. Однако когда мелодия вновь сменилась, вернулись и воспоминания. Он закружился с партнершей в объятиях, хоть и не слишком грациозно, но воодушевленно. Костер отбрасывал тени, его отблеск трепетал на фигурах танцоров, придавал странную контрастность лицам. Мимо в танце прошел исхудалый мужчина с глубоко запавшими глазами, и что-то в его лице заставило Эллиса замереть. Впрочем, присмотреться он не успел: незнакомец отдалился. Никто из танцующих не мог похвастаться мастерством, однако радость, с которой они отдавались движениям, была заразительной.
Музыка ускорилась, а вместе с ней и сердцебиение Эллиса. В этом диком танце было что-то, вызывающее желание улыбнуться, и его вдруг захватил ритм. Мысли улетучились, и он наконец понял, почему люди любят танцевать: потому что, когда вкладываешь в танец душу, думать почти не приходится. Вот и сейчас все мысли отступили, осталось лишь движение. Оно опьяняло, как хмельной напиток, как украденный поцелуй, как все, что он боялся даже попробовать.
Затененные фигуры проходили на фоне костра, не переставая кружиться, и Эллис наконец искренне заулыбался. Девушка, с которой он танцевал, только усмехалась, даже когда он наступил ей на подол. Оба они споткнулись возле самой ямы, в которой был разведен огонь. Жар костра коснулся его рук и шеи.