Дома костей
Шрифт:
Рин изо всех сил наступила на руку сапогом. Кости разлетелись, прыгая по полу. Костлявый палец дернулся и замер.
На некоторое время стало тихо.
– Только попробуй пошутить насчет «руки помощи» или «справиться подручными средствами»! – выпалила Рин. – И я спихну тебя в колодец.
Эллис сморщил нос:
– Даже не думал. Большей гадости я не видел никогда.
Коза костей ткнула одну из разлетевшихся костей носом.
– Не вздумай съесть, – одернула ее Рин.
– Беру свои слова обратно, – сказал Эллис. – Я никогда не видел большей гадости, чем вот эта.
Коза
Карта вела их еще на один ярус вверх, и на этот раз лестницу нашла Рин. Выглядела лестница прочной, но Рин все равно проверила ее, повиснув на нижней перекладине.
Несмотря на надежность лестницы, подниматься Рин не спешила, то и дело поглядывая вниз, чтобы выяснить, как справляется Эллис. Заметив, что морщины вокруг его рта и глаз прорезались отчетливее, она нахмурилась.
На самом верху недоставало перекладины. Рин подняла руку и поставила фонарь на каменный карниз. Потом схватилась за край гладкого камня и подтянулась на руках, напрягаясь изо всех сил.
Что-то холодное схватило ее за руку. Вскрикнув, Рин принялась отбиваться, а дом костей придавил ее к земле.
При жизни он был рудокопом – на нем еще сохранились лохмотья одежды из грубой ткани, а зубов почти не осталось. Рин так и не сумела определить, мужчиной он был или женщиной. Его плоть давно истлела, от нее остались лишь кости и высохшие жилы. Как и вода в лужах, скелет был в пятнах меди, россыпь рыжеватых точек виднелась на черепе. Пустые глазницы уставились на Рин. Пытаясь оторвать от себя руки мертвеца, она набросилась на него с кулаками. Топор по-прежнему был у нее за поясом, и теперь дотянуться до него она не могла. В руке вспыхнула боль – ее вывернули и прижали к холодному камню.
Эллис что-то крикнул, его голос эхом отразился от стен колодца. Слов она не разобрала, ей было не до них. Все ее внимание было приковано к дому костей – к его тяжести и вони, близости и угрозе. Она не знала, желает этот дом ей зла или же хочет поговорить, а может, просто потанцевать – да это и не важно. Главное, что до смерти оказалось рукой подать.
– Извини за это, – выдохнула она и брыкнула ногами, как испуганная лошадь. Обхватив обеими ногами дом костей за талию, она с силой перевернулась, оторвала мертвеца от себя и бросила в колодец, откуда только что поднялась.
Послышался испуганный крик, потом удар и грохот рассыпавшихся костей. Рин поднялась на четвереньки и заглянула в колодец.
– Вы целы?
– Ты промахнулась – на волосок, но промахнулась, – отозвался Эллис.
Он подтянулся и влез на карниз, а минуту спустя за ним последовала коза.
– Теперь понятно, почему рудник так и не открыли заново, – заметил Эллис голосом, который звучал более хрипло, чем обычно.
Поднимая фонарь, Рин пожалела, что у нее так заметно дрожит рука.
– Почему некоторые из них нападают на нас? – все еще стараясь отдышаться, спросила она. – Те солдаты, этот рудокоп. А другие… не нападают. – Она метнула взгляд на козу костей, которая, изогнувшись, чесала себе рогом заднюю ляжку.
– Не знаю. – Эллис привалился
При дневном свете Рин удавалось отогнать большую часть воспоминаний, полностью погрузившись в работу. Но ночью, когда воспоминания возвращались, как куры на насест, избавиться от них она уже не могла. Мельком взглянув на козу, которая трусила рядом, Рин поняла, что впервые за все время не рада ее присутствию. Ее не покидало ощущение, что смерть откусывает от ее семьи одного человека за другим, и ей не хотелось видеть, как будет медленно разлагаться любимая коза младшей сестры.
Поскользнувшись на камне, она упала, сильно ударившись коленом, и не сдержала стон боли. Так она и сидела на земле, пока не почувствовала, как ей на плечо легла ладонь Эллиса.
– Ты в порядке? – тихо спросил он.
– Да, – ответила Рин. Ложь вырвалась сама собой, но даже ей показалась фальшивой.
Фонарь она поставила рядом на камни. Пламя затрепетало, но не погасло.
Отвращение бурлило в ней, Рин сама не понимала, что заставило ее заговорить. Может, то, что истина уже несколько месяцев прожигала внутри дыру, и кто-то должен был узнать об этом.
– Я знала, – сказала она.
– Что? – Он сел рядом, но она упорно не смотрела в его сторону.
– Знала про дядю. – Она переплела пальцы и стиснула их.
Тишину нарушил лишь резкий вдох Эллиса, который эхом отозвался от стен рудника.
– Я знала, что он мертв.
Его голос зазвучал тихо, вызывая у нее желание убежать прочь. Такого отношения она ничем не заслужила.
– Знала заранее?
Она так и не поняла, почему разговорилась – может, повлияла ночь, ощущение близости в темноте, воспоминания о домах костей в поселке. Там у всех были свои мертвецы, а у нее их просто насчитывалось больше, чем у других.
– Я похоронила его, – призналась она.
Эллис осторожно коснулся ее руки.
– Расскажешь? – спросил он.
Ей не хотелось – слова могли сломить ее. Но может быть, произнеся правду вслух, она избавится от тяжкого бремени.
– Мы были счастливы, – начала она. Разве не так начинаются обычно истории? – Моя семья – отец, мать, брат и сестра. Некоторое время мы жили хорошо. После того как папа пропал на руднике, дядя переселился к нам, чтобы помогать маме по дому. Мы его недолюбливали, но относились как к родному – он ведь приходился братом нашей маме, и она его любила. А потом на нее напала хворь. Грудная болезнь забралась к ней в грудь да там и осталась. Когда мама умерла, нас оставили на попечении дяди. Он считал нас обузой. Мы старались не досаждать ему.
Ради этого Рин часто уходила из дома: пропадала в лесу, собирая ягоды и желуди, рыла могилы, когда требовалось. Гарет бросил детские игры и вместо матери занялся книгами расходов. Он ведал денежной стороной ремесла погребения мертвых и научился говорить со взрослыми так, что они обращались с ним как с равным. А Кери научилась следить, чтобы на столе всегда была еда. С малых лет она умудрялась готовить ее из самых скудных остатков, сбивала козье молоко, делала сливочное масло и сыр, а ее сладкую выпечку можно было продавать в базарный день.