Шрифт:
Глава 1. Тени прошлого
Жизнь, как известно, удивительна, но чаще всего она остается для нас тайной, в которой не так просто разобраться, и даже прожив большую ее часть, она застает нас в некотором недоумении: почему все так, а не иначе, ведь редкий человек может похвастаться тем, что он управляет процессами и достиг именно того результата, к которому шел. Чаще всего, итоги обескураживают, ставят вопросы, требует анализа, поиска путей выхода из трудных, порой неразрешимых тупиков, в которых мы оказываемся. Тупик – это та ситуация, когда привычный алгоритм действий больше не работает, нам некуда идти дальше, и все, что мы можем сделать в этой ситуации, это сесть, и попытаться распутать клубок наших действий с самого начала. Не торопясь,
Мне некуда торопиться, мне пятьдесят четыре, у меня нет работы и есть время, которое я могу посвятить этому праздному занятию – воспоминанию.
Моя память пробудилась когда мне было около года, может быть чуть больше. Сначала мне казалось, что это какой-то сон, но сон слишком подробный, я помню мелкие детали, у меня такое ощущение, будто я наблюдаю за событиями со стороны, откуда-то сверху, и вижу все, что происходит, хотя и не понимаю ни смысла, ни логики происходящего.
Квартира заполнена чужими людьми. Квадратного вида человек расхаживает по комнате с пистолетом, а другой энергично отворачивает ножки у табурета – тогда в моде были такие табуретки с отворачивающимися ножками. Я слышу как монотонно воет женщина над детской кроваткой.
Абсурдная картинка, сохраненная в детской памяти с фотографической точностью, приобрела смысл, уже много лет спустя, когда мама рассказала о том, что эта история – не плод моей фантазии, а реальный случай из семейной истории.
Были октябрьские праздники, в соседней квартире кто-то шумно отмечал годовщину Октября, и выехавшая на вызов оперативная группа по ошибке стала ломиться к нам. Отец принял их за грабителей, достал хранившееся у него под диваном охотничье ружье, и выстрелил в дверь. Одна из пуль, а может быть это была картечь, рикошетом пробила сиденье табурета. Ворвавшиеся милиционеры сбили отца с ног, вырвали у него из рук оружие, а табурет, с застрявшим в нем поражающим элементом, изъяли в качестве вещественного доказательства. Чтобы не тащить весь табурет, они отвернули у него ножки. Пазл собрался. Мама утверждала, что пуля прошла в метре от моей ноги. Отца арестовали, и выпустили только через несколько месяцев, после маминых настойчивых просьб и уговоров. Следователь пожалел молодую красивую женщину с маленьким ребенком – редкая по тем временам удача.
История, которая много говорит о том, каков у моего отца был характер. Это был очень импульсивный человек, способный на совершенно неожиданные поступки. Высокий, тонкий, пользующийся невероятной популярностью у женщин, он обладал крайне неуравновешанным характером. Отец внешне походил на Муслима Магомаева. Но семье, эта популярность отца, приносила одни неприятности. Мама – тоже яркая и темпераментная женщина. то и дело получала поводы для ревности в виде доносившихся до нее слухов. Отец не воспринимал эти разговоры слишком серьезно, его больше интересовали способы получения дополнительных заработков, нежели любовные победы. Женщины никогда не были для него целью, а всего-лишь каким-то элементом развлечения, к которому он относился весьма утилитарно и с полной небрежностью, знающего себе цену мужчины. Иногда из этих похождений образовывались целые анекдоты, один из которых хорошо иллюстрирует специфическую манеру поведения отца и его чувство юмора.
Случалось отец брал меня с собой на прогулки по иркутским ресторанам, и там заказывал для меня мою любимую манну кашу, хотя она в меню и не значилась. Целью его, конечно, была не каша, а официантки, которым он лапшу на уши вешал, мол, он вдовец, мать трагически погибла, вот и приходится из положения выходить. Дамы умилялись, роняли слезу и шли варить манку ребенку.
Однажды мама зашла в ресторан с отцом и вскоре стала замечать, что официантки ведут себя как-то необычно: смотрят со значением, шушукаются между собой, подмигивают отцу и чуть ли не поздравляют.
Отец был не слишком неразговорчив., если не сказать угрюмым. Младший сын в многодетной семье, оставшейся рано без кормильца, он познал трудности голодного детства, умел за себя постоять, никому не верил, был довольно скуп и строг в воспитании. Его отца – моего деда, убили в 1940 году, когда папе был всего год. Мой дед зарабатывал на жизнь извозом на якутских приисках, и однажды лошади пришли в деревню с пустой телегой. Деда не нашли. Скорей всего, на него напали грабители, полагавшие, что он везет намытое на приисках золото. Золото не нашли, а деда сбросили в канаву.
Всю свою жизнь отец хотел разбогатеть. Он покупал лотерейные билеты, пытался выращивать кроликов и выделывал из них мех. Работал отец на железной дороге помощником машиниста.
Я гордился отцом, и, глядя на его жилистые руки, был убежден в том, что он самымый сильный человек на свете.
– Мы – Жилкины, потому что мы жилистые – объяснял он мне. Я с сомнением смотрел на свои тонкие руки и думал, что вряд ли они когда-нибудь будут такими же, как у отца.
– Тот прав, у кого больше прав, – поучал меня отец, и я чувствовал в его словах опыт человека, скептично смотрящего на проблему общественной справедливости. Впрочем, в детали отец не вдавался, оставляя мне пространство для самостоятельного размышления и интерпретаций. Судя по всему, он был изрядным скептиком.
В детстве я думал, что отец воевал. Я видел его армейские фотографии, и на них он выглядел довольно браво. Впрочем, как выяснилось в последствии, отец в армии не служил. Вернее будет сказать, что его служба была недолгой и это отдельная история, которая меня озадачила и настроила на то, что векторы реальной жизни и общественного эпоса, с его героикой армейской службы, далеко не всегда совпадают.
По рассказам моей мамы, в юности папа был совершенно вольным человеком и армейские порядки вскоре пришлись ему не по душе. До призыва в армию он не слишком жаловал школу и имел дурную славу бабника и хулигана, а кличка «Цыган», которую он носил, как нельзя лучше характеризовала его свободолюбивый нрав и отношение к дисциплине.
В армии отец стал жаловаться на приступы головной боли, и вскоре его направили на медицинскую комиссию, начальник которой объявил его симулянтом, за что отец, подобно Лютеру, запустил в него чернильницей. Отца отдали под трибунал, ему грозил срок, и все шло к тому, что его посадят. На его счастье, ему повезло, что следователем по его делу назначили женщину, и отцу не составило большого труда завоевать ее сердце и симпатию. Дело каким-то образом закрыли, ограничившись условным наказанием, правда, некоторое время отцу все же пришлось провести в тюрьме, где он практически не спал, чтобы быть в готовности отразить нападение сокамерников. Так, во всяком случае, об этом рассказывала моя мать. Отец никаких армейских баек не рассказывал, а я не рисковал досаждать ему распросами. Он не любил пустую болтовню, и ему не нравилось, если я начинал «распускать уши», прислушиваясь к разговорам, которые обычно вели мужики где-нибудь в предбаннике или на пляже у реки. Он никогда меня не наказывал, но я его боялся и слушался бесприкословно.
Опять же, со слов матери, в раннем детстве он не считал за великий грех прикладывать ко мне свою руку, но однажды я просто перестал к нему подходить и называть его папой, и эта история его настолько потрясла, что больше он ни разу не позволил себе меня шлепнуть и, тем более, ударить. Впрочем, я был не особо шаловлив, и одного отцовского взгляда было достаточно, чтобы у меня сердце ушло в пятки.
Когда мне было три года, родители решили переехать жить из Иркутска на Украину.
Из Иркутского периода моей жизни я запомнил не очень много.