Домик на Волге
Шрифт:
– Ну да, кислый!
– согласилась Катя.
– Так. На меня иногда такой стих находит, - отвечал он.
Их долгие разговоры и специальная горячая атмосфера, в которой они провели эти дни, очень их сблизили.
Несколько минут прошло в молчании. Катя придвинула к себе лампу, чтобы лучше рассмотреть трудный узор.
– Что это вы вышиваете?
– спросил Владимир.
– Так, для няни, - скороговоркой ответила она.
– А я так думала, сказала она другим тоном, очевидно продолжая собственную мысль, - что такие люди, как вы, не должны знать ничего этого...
– Она затруднялась в выражении.
– Что вы должны быть всегда бодры и веселы.
– Да?
– У вас такое дело, - продолжала Катя.
– Вы такой смелый, сильный.
– Я - сильный?
– скромно сказал Владимир.
– Вот вы - сильная Приезжайте к нам в Петербург, и вы увидите людей очень сильных. А я силен, только когда на меня сходит дух святой. Теперь же он меня оставил.
Катя с удивлением смотрела на него. Вся его психика была для нее тарабарская грамота. А чего она не понимала, то на нее не действовало. Она решила, что гостю ее нездоровится, и что самое лучшее для него - лечь пораньше спать. Она встала, собираясь уходить. Но на лице Владимира появилось выражение такого искреннего, детского огорчения, что она села снова. Чтобы развлечь его, она начала рассказывать какие-то пустяки. Он слушал, надувшись.
Из них двоих она походила теперь больше на твердого, спокойного мужчину, а он - на нервную впечатлительную женщину.
На другой день - это было к концу недели - Катя собиралась идти после обеда в деревню и пригласила своего гостя проводить ее. После первого преувеличенного страха за его безопасность у нее наступил теперь период преувеличенной уверенности.
Владимир, понимавший лучше ее опасность, отказался. Но, когда она ушла, ему сделалось так тоскливо, гак жалко, что он не пошел с ней, так страшно захотелось догнать ее, что он изумился и встревожился.
"Неужели же это?.." - мелькнуло у него в голове.
Он не решался самому себе высказать ясно внезапную догадку. "Да нет, вздор!
– подумал он, тряхнув головою.
– Просто прижился, привык. Больно уж я тут засиделся!"
Он решился уехать на другой день.
Вечеров, против обыкновения, он пошел в дом к хозяйке, чтобы провести с ней вечер и распрощаться.
Но он ушел, ничего не сказавши. Катя была так мила а хозяйка так радушна, что он решил отложить отъезд на один день.
"Оно даже безопаснее, - оправдывался он перед самим собою. Послезавтра воскресенье, а по праздникам всегда следят слабее".
Но он долго не мог заснугь в эту ночь и встал поздно.
V
Он застал хозяек в столовой и по лицам их тотчас же заметил, что они о чем-то оживленно спорили. На столе лежало открытое письмо, написанное крупным и четким мужским почерком.
– Вот от Павла Александровича письмо пришло, - начала Прозорова. Будет к обеду. Он у нас все праздники проводит, - пояснила она.
Владимир полюбопытствовал, кто этот Павел Александрович, которого он не имел чести знать.
– Крутиков, коллежский советник, - отвечала старуха.
– Он чиновник особых поручений при губернаторе. Отличный молодой человек, и на виду. Лучшей партии для моей Кати я и не желаю...
Владимир сделал удивленное лицо.
– Он мой жених, - проговорила Катя потупившись.
У Владимира резнуло ножом по сердцу. Лицо его вытянулось. У Кати есть жених, и притом чиновник!
Он этого никак не ожидал.
Прозорова продолжала между тем перечислять достоинства жениха, и это дало Владимиру время оправиться. "Мне-то что?" - сказал он сам себе, пожав плечом.
– Вам, вероятно, понадобится флигель, - проговорил он угрюмо, когда Прозорова сделала перерыв.
– Я еще вчера собирался сказать вам, что думаю уехать.
Так позвольте поблагодарить за ваше гостеприимство.
– Совсем вам незачем уезжать, - перебила его Катя, объяснившая его решение по-своему.
– Вы можете вполне довериться Павлу Александровичу, хоть он и чиновник. Мне хочется, чтоб вы с ним познакомились. Он хороший...
– Не сомневаюсь, раз он ваш жених, - сказал Владимир, смотря ей в лицо.
– Но, право же, мне нужно ехать, и я вас очень прошу...
– Пустяки. Вы остаетесь. Я вас прошу, - уговаривала его Катя.
– Я обижусь, если вы уедете.
– Конечно, оставайтесь, Владимир Петрович, - сказала Прозорова.
– Как же так сразу взять и уехать? Да и лошади у нас не кованы. А Павел Александрович нам как родной. Он любил Ваню, хотя, конечно, не одобряет его за мечтания...
– Вовсе не не одобряет, - вспыхнула Катя.
– Мне это лучше знать. Я с ним переговорю. Предоставьте это уж мне.
Она сильно волновалась, хотя старалась казаться спокойной. Почему-то она чувствовала себя виноватой, что не предупредила Владимира заранее о Павле Александровиче, хотя она сделала это без всякого умысла.
Как-то не подумала. Да и какой Владимиру мог быть в том интерес, выходит ли она замуж и за кого.
Проводив его во флигель, она была с ним особенно ласкова и все старалась наверстать потерянное и дать ему понятие о прекрасных взглядах и качествах Павла Александровича. Но это ей не удавалось.
"Помпадур по последней моде!
– решил он про себя.
– И за такого-то человека выходит такая девушка!"
Он слушал ее сдержанно, так сказать, нейтрально, как предписывала вежливость. Что-то говорило ему, что встреча с этим прилизанным бюрократом, каким он мысленно представлял его себе, не кончится добром.
Но уклониться от нее теперь было бы малодушием.
Ровно в двенадцать часов к крыльцу подкатил экипаж. Владимир слышал звук колес из своего флигеля Но он увидел Крутикова, только когда его позвали к столу. Это был молодой человек лет тридцати, брюнет, одетый хорошо, но без претензии, и вовсе не прилизанный. Густые, черные как смоль волосы были острижены щеткой. Тяжелый подбородок был гладко выбрит и отливался синевою. Крупные черты лица были правильны и внушительны, но когда он улыбался, то нос его как-то приплющивался, что придавало его лицу плоское вульгарное выражение. Впрочем, он знал за собой этот недостаток и улыбался редко. Катя представила их друг другу.