Домик на Волге
Шрифт:
Тонкая улыбка чуть-чуть змеилась на ее губах. Но ее глаза и все милое, живое лицо, казалось, искрились и трепетали от внутреннего смеха.
Она тотчас догадалась о цели Владимировой прогулки, и эта нечаянная поимка беглеца смешила ее ужасно.
– Ну что ж, хотите продолжать прогулку один и бросить нас на произвол судьбы?
– сказала Катя шутливым, ему одному понятным тоном.
– Нет, благодарю, уж я погуляю в другой раз, - отвечал Владимир, улыбаясь ей в ответ.
– А теперь я лучше провожу вас.
VI
Они пошли обратно. В почтительном
– Вот, батюшка, - весело сказал Крутиков, указывая головой в сторону своего сателлита.
– Не легкое наше дело. И в этом мирном убежище, посвященном музам и купидону, - неуклюже шутил он, - дела носятся за нами в образе вот этого Гермеса.
Они вошли в гостиную. Старухи там не было, она еще не спустилась из спальни, куда уходила соснуть часок после обеда.
Крутиков ушел тоже наверх, в свою комнату, разобраться с бумагами. Катя осталась с Владимиром наедине.
– Ну что, очень вы огорчены тем, что мы помешали вашему бегству?
– со смехом спросила она.
– Огорчен, но не очень, - отвечал Владимир.
– Я все равно уйду сегодня ночью и теперь имею возможность лично попрощаться с вами, Катерина Васильевна.
– И вовсе вам нет надобности так спешить убежать отсюда. Вы безопаснее теперь здесь, чем когда-либо.
Я все рассказала Павлу Александровичу, и можете быть уверены, что ваш секрет в хороших руках.
– Вполне верю и благодарю его за великодушие, - холодно сказал Владимир.
– Но все-таки позвольте с вами распрощаться.
Катя пожала плечами и надулась.
– Знаете, что я вам скажу?
– проговорила она после небольшой паузы. Это нехорошо.
– Что нехорошо? Что я не хочу на всю жизнь остаться вашим нахлебником?
– капризно сказал Владимир.
– Нет, не то...
– прервала Катя.
– Нехорошо, что вы так нетерпеливы. Я ведь знаю...
Ее прервал Крутиков, вошедший в эту минуту в гостиную. Обыкновенно невозмутимое, самодовольное лицо выражало тревогу и какое-то унылое недоумение.
В руках он держал открытое письмо.
– Что такое? Что случилось?
– вскричала Катя.
– Да вот известие пришло насчет Вани, - неохотно сказал Крутиков.
– Что же, говорите скорей. Не томите!
– умоляла его Катя.
– Беда стряслась, - сказал Крутиков, - хотя, конечно, это нужно было рано или поздно предвидеть, потому что все эти, как там... мечтания до добра не доводят.
– Он кинул искоса взгляд на Владимира.
– Одним словом, Ваня арестован.
Слова эти были как удар грома.
Катя вскрикнула и бросилась не к жениху, а к Владимиру, Инстинкт подсказал ей, что он ближе ей в этом горе. Она опустилась на стул с ним рядом и, припав к спинке, истерически зарыдала.
Владимир наклонился над ней.
– Успокойтесь, - говорил он.
– Может быть, все кончится пустяками. Не всякий арест означает гибель.
Нужно узнать подробности... Будьте любезны, позвольте взглянуть на письмо, - обратился
– Нет, я лучше сам прочту, - сказал он.
– Это всего несколько строк.
– "Полученотакжеизвестие.
– началон, - что один из дворян нашей губернии, Иван Прозоров, брат вашей невесты, арестован в Петербурге. Это обстоятельство,ввидувашегоотношенияксемье арестованного, не может не огорчить вас. Но никтонеможетбытьответственным..." - Крутиков пробежалглазаминесколькострок.
– Этокделу не относится, - пробормотал он.
– "Виновником ареста игибелимолодогоПрозорова,какимногих других, называют некоего Муринова, недостойного сынаизвестногосенатора,бывшегокогда-тоначальникомнашейгубернии.Ктобымогпод мать..."
– Дальше не интересно, - сказал Крутиков, кладя письмо в карман.
– Ну что?
– спросила Катя, поднимая на Владимира взгляд, полный тоски и ожидания, каким смотрят на доктора у постели умирающего.
Владимир был бледен как смерть.
Муринов - это был он.
– Нет надежды? Ваня погиб? Мы никогда его больше не увидим?
– вскричала Катя, хватая его за руку.
В это время в соседней комнате раздался шум и что-то грузно грохнулось на пол.
Старуха Прозорова, выспавшись, шла к гостям и сквозь открытую дверь услышала слова дочери.
Старуху унесли в постель. Катя с няней хлопотали около нее.
Крутикову нужно было уехать в тот же день. Губернатор требовал его по экстренному делу. Катя вышла на секунду от больной и тотчас же ушла, так что Владимиру одному пришлось провожать ее жениха.
На прощанье Крутиков крепко пожимал ему руку, улыбался своей плоской улыбкой и с особенным чувством говорил:
– До свиданья! Надеюсь увидеться с вами при более благоприятных обстоятельствах.
Но когда через минуту Владимир повернул к нему голову, то поймал взгляд, полный такой ненависти, который сказал ему все. Владимир уже задавал самому себе небезынтересный для него вопрос: донесет на него этот только что оперяющийся помпадур или нет. "Донесет", - решил он в эту минуту. Приятная встреча, о которой тот говорил, значила встречу в тюрьме, у следственного стола! Удовольствие такого свидания было бы не совсем обоюдным, и Владимир решил помешать ему. Он уйдет в эту же ночь. Но прежде ему необходимо во что бы то ни стало повидаться с Катей.
Он должен сказать ей, кто он, и разъяснить ей правду.
Они никогда больше не встретятся. Но она может какнибудь узнать, кто он. Да и все равно, если даже че узнает, он не допустит, чтоб она думала о Владимире Муринове как о виновнике гибели ее брата, быть может предателе...
Во всю дорогу до станции Крутиков был мрачен и зол. Он гнал кучера, бранил его и даже толкнул кулаком в спину. Его "народолюбие" относилось только к массам. С единичными представителями народа он не считал нужным церемониться. На душе у него скребли кошки. Он задавал себе тот же вопрос, что и Владимир, хотя с другой стороны.