Доминант
Шрифт:
Через несколько дней после этого, когда кожа почти восстановилась, я мылся в душе. В последнее время, процесс регенерации мест, куда Марта «попала» особенно «хорошо», сопровождался еле переносимы зудом. Вот и сейчас, как только вода заструилась по моему телу, зуд напомнил о себе, чему поспособствовали несколько струек горячей воды, которую я не успел отрегулировать, направив на себя. По телу пробежала щекотка оргазма. Я «прислушался» к организму. Случившееся не повторялось. Тогда я взял душ и стал направлять потоки воды на зажившие почти места. Когда сделал воду погорячей, случилось то, что я испытал секунду назад. Я стал поливать горячей водой почти зажившее заднее место, и по всему телу забегали мурашки оргазма. Было очень приятно. Я стал делать воду ещё горячей, и ощущение повторялось вновь и вновь, но не усиливалось, и нельзя было сказать, что я могу от этого испытать полноценный оргазм. Тем не менее, меня это возбудило, и я разрядился самостоятельно,
Я поделился с Мартой этим переживанием и попросил её помочь мне пережить и эту ситуацию. Она согласилась. У нас состоялась встреча с таким элементом (сценарием), и Марта отлично повела себя, чётко чувствуя, как надо распределять потоки воды, как регулировать её температуру, чтобы каждый момент не повторил ни одного предыдущего, и когда накатил оргазм, она не стала убирать душ в сторону, как планировалось, и не отняла от меня второй руки, из-за чего я действительно пережил «невменяемое» переживание. А ведь в какой-то момент меня стали сбивать мысли, что когда это наступит, и Марта будет поливать меня кипятком, всё может закончиться не так хорошо, как шло. Я не знаю, почему она так легко согласилась на этот эксперимент, даже мне самому показавшийся после озвучки недостойным быть озвученным между нормальными людьми. Но я ничего не мог с собой поделать, и не мог пройти мимо всех этих новых и волнующих непонятно зачем и почему моментов. Я насторожился перед всеми этими ощущениями от измывательства над моим телом. Я чувствовал, что что-то не так. Моё категорическое неприятие химического вмешательства в биохимию человека, - это же касается и наркотиков, - оповестило меня тихим сигналом тревоги в первое же мгновение, когда я стал приходить в себя после порки. А пару поверхностных изысканий на счёт пережитого мной только подкрепили мои подозрения, приведя меня к понятию «серотониновая зависимость». Я бы с удовольствием продолжил практику получения повышенной дозы гормона счастья таким образом, но, как я уже сказал, я против химии. Я-то и с привычками тяжело борюсь, а уж с привыканием к хорошему вообще не справлюсь.
Но ничего впоследствии не доставило нам большего обоюдного удовольствия, как с точки зрения безопасности, так и с точки зрения глубокого, подлинного наслаждения, как то, когда меня стало склонять к услужению Марте, а её к управлению мной. Унизительные слова в отношении моей личности, которые она вначале редко, а потом на постоянной основе стала употреблять, чтобы охарактеризовать меня или тот, или иной мой поступок, заставляли мою душу корчиться в «безобразном» наслаждении, потому что я не был такой, каким она меня обзывала, но таким образом, лишний раз в искажённой форме мне сообщалось, каков я на самом деле – высокоорганизованный и чуткий. Чтобы нам с Мартой было непринуждённо придерживаться тех ролей, которые мы для себя определили, мы ввели в свои отношения физическое и моральное меня истязание: для Марты это служило поводырём, который не давал отвлечься, колеёй, задачей, на которой она могла сконцентрироваться, ища удовольствие в командовании, для меня – реальностью, в которой я мог функционировать как человек, у которого нет воли, и всегда мог прибывать в состоянии вынужденного услужения, за что получал «подарок» в конце или наказание, если что-то у меня не выходило как у истинного раба перед истинной Госпожой. Подарком выступал мой оргазм, наказанием – якобы его неполучение, а на самом деле страх перед возможным его неполучением, если Марте вдруг вздумается «перегнуть» и «заиграться», что мне представлялось всегда невозможным. Но всякое её упоминание об этом, о том, что я ещё должен что-то там заслужить, расстраивало меня и поселяло тоску в мою душу. Всё-таки я тихо надеялся, что этого никогда не произойдёт, а максимум наказания, которое я получу, это причинение мне физических и моральных страданий, что само по себе являлось элементом нашей игры.
Концентрация на рабском состоянии, в которое я себя загонял по приходу Марты, которую мне удавалось организовать усилием воли и разума, отказавшись от них на известное время, захватывало и удерживало мою душу в каком-то состоянии последней инстанции эйфории. Я спрашивал себя: почему? Наверно потому, что в жизни себе позволять такое поведение нельзя, и я себе этого не позволяю. Но какое ж это дико расслабляющее состояние! Ты избавляешься от своих желаний, а следуешь лишь желаний другого человека. Тебе не приходится планировать и прогнозировать события ни на секунду, ни на час, ни на год вперёд, а мир при этом не рушится. Когда ты получаешь высший бал за бездействие, таким как я, действенным, приходится очень хорошо. И не только потому, что ты запределен во впечатлениях своими действиями по указанию другого (это-то я и понимаю, как бездействие, ты совершаешь действия чужой воли, а сам, значит, бездейственен) и способен удивлять, но ещё и потому, что можно безнаказанно не напрягаться, причём не перед другими - перед собой. А это, для натур, которые видят смысл в создании каждой вещи идеальной - оазис
Я достал телефон и включил его. Ни сообщений, ни звонков. Это нормально. У меня принцип: на работе мои сотрудники должны забыть, что такое дом, а дома, что такое работа. Нет, я, конечно, не изверг, и каждый из них может общаться с членами своей семьи с работы. Просто сейчас я жду завершение проекта по салону красоты для Марты, и мне могла б случайным образом «упасть» какая-нибудь информация от сотрудников из других компаний, которые подключены к его организации – это могло б добавить перчинку радости к моему вечеру, который я для себя так удачно сорганизовал.
23:48, 18 минут спустя половины 12-го, значит: 12, 24, 24, минус 1 час 18 минут, равно 58 часов, 42 минуты. Пока производил вычисления, плюс, учитывая время на установку таймера (всё заняло три минуты), устанавливаю его на 10 часов и 39 минут. Завтра с утра это будет одним из моих первых приятных событий, а заодно и напоминанием, что через 48 часов состоится собрание, на котором я узнаю, насколько близко я подошёл к тому, чтобы официально позвонить Марте и пригласить её к себе в мою Группу компаний. Когда с утра таймер сигналом оповестит меня об этом, у меня поднимется настроение, и я переставлю его на 24 часа, чтобы в воскресенье с утра ещё раз пережить событие и радость, и снова установлю таймер на 24 часа, чтобы в момент, когда собрание начнётся, мои директора и руководители отделов услышали этот сигнал, и подумали кто - что. Главное, что каждый подумает при этом, как хорошо, что в момент этого необъяснимого сигнала из телефона босса, он там, где он должен быть, а я вспомню обстоятельства, в каких настроил таймер первый раз, и подумаю о Марте. Отчёт пошёл. Смотрю на утекающие в прошлое секунды. Сейчас они сформируют минуту. Захотелось кого-то убить, потому что с временем это не проделать.
3
В 10:25 в понедельник я сидел у себя в кабинете на работе за своим столом, негромко обсуждая с сидящей поодаль секретаршей почту, поступившую за выходные, из которой надо было выявить интересующие меня предложения и ответы на мои запросы, чтобы распределить звонки, встречи и прочие мероприятия на неделю. Боковым зрением и слухом фиксировал, как собираются и рассаживаются директора и руководители отделов, просматривается ли при этом их готовность говорить, слушать и записывать, какое у каждого настроение. Большой монитор на стене засветился, и на нём показалась таблица заданий директоров и руководителей отделов – результат действий второй секретарши, сидевшей в стороне от нас всех, как стенографистка в суде. Таблица была без красного цвета, но с жёлтым, значит что-то задерживалось.
– Хорошо, Ирина, спасибо, - сказал я секретарше, с которой мы обсудили мои дела на неделю, - теперь мне надо пару минут, чтобы подготовиться.
– Да, господин директор.
Она поднялась и ушла. Надеюсь, хоть до этого всё время так и было, кофе появится до того, как начнётся собрание (я её один раз конкретно проинструктировал на этот счёт), или не появится вообще, но меня это сильно раздосадует. А если я не смогу поспевать что-то делать или буду делать это безответственно?! Сколько голов, пусть не полетят, но сотрясутся?
Я достал телефон и открыл сообщения от Марты. Новых не было. Посмотрел пару её фотографий – пусть все думают, что я, как это часто бывает в такие моменты, просматриваю личностную статистику кого-нибудь из сотрудников, и, конечно, каждый будет думать, что я просматриваю именно его статистику, и сейчас именно к нему и обращусь.
В дверях появилась Ирина с кофе. Я сделал незаметное отклонение телефоном, чтобы исключить попадание в поля зрения секретарши светящиеся на экране сообщения от Марты, и поблагодарил её взглядом за кофе. Опять вернулся к почте своей Госпожи. Сделал глоток кофе. Засигналил редким, но звучным «пиком» таймер на моём телефоне. Я вспомнил, как я устанавливал таймер в пятницу, чтобы в субботу и воскресение пробуждаться от воспоминаний пятничного вечера, и тем самым поднимать себе настроение, а в понедельник пережить то, что сейчас произошло. Впечатление и картинки от вечера пятницы уже слегка поблекли, но напоминание о наших с Мартой встречах оказалось само по себе приятным.
Я выключил сигнал на телефоне, удалил установки таймера, но продолжил смотреть в телефон ещё около десяти секунд. А затем отложил его в сторону, сделал ещё глоток кофе и сложил ручки перед собой. Все с готовностью ждали моего слова. Прекрасно работающий механизм. И всё-таки, больше всего меня сейчас волновал доклад директора по развитию.
– Ещё раз всем здравствуйте, - начал я. – Наталья, вы первая.
Наталья была руководителем отдела кадров. Её задание в таблице проектов первым светилось жёлтым цветом, и это означало, что ход выполнения какой-то задачи задерживается более чем на двадцать процентов.