Донкихоты Вселенной
Шрифт:
– Любопытно, - вставил теперь Крылов.
– Я вот развиваю твою гипотезу и прихожу к выводу о чисто физическом пределе, что возникает в вакууме при световых скоростях.
– Правильно!
– обрадовался Галлей.
– И я так же думаю. При световой скорости проницаемость вакуума, его "свойство пустоты" исчезает! Тело не то что упрется в преграду, но, достигнув скорости света, будет ощущать уже иные свойства вакуума, который становится непроницаемым, и тело сможет двигаться лишь с субсветовой скоростью.
– Ты считаешь, что при достижении скорости света мы упремся в твердую стену?
– Не то что упремся, а вынуждены будем как бы скользить вдоль нее.
– Лихо, ничего но скажешь!
– похвалил Крылов.
– Ради одного этого стоит вернуться на нашу матушку-Землю.
– Очень... очень понятно, - согласился штурман.
– Но лучше бы этого не было.
– Конечно, лучше бы этого не было, - отозвался командир, - но раз уж случилось, будем вести себя достойно, продолжать жизнь в модуле до прибытия помощи с Земли.
– Да я о том же думаю, - признался Федоров.
– Вот и прикидываю, сколько времени наш сигнал до Земли будет идти. Ведь расстояние-то какое мы за год преодолели! Радиосигналам по меньшей мере полгода понадобится, чтобы до Земли добраться.
– Это по земным часам, Федор Нилыч. А по нашим звездолетным несколько минут, - разъяснил Галлей.
– Это он верно прикидывает, - поддержал его Крылов.
– Ежели Эйнштейн прав, конечно.
– А если бы он был не прав, с нами ничего не случилось бы, - быстро ответил Галлей.
– Может, и впрямь от этой теории относительности нам хоть кое-какая польза будет, - пробурчал штурман.
– Спасателям их год разгона, а у нас какие-нибудь сутки. Так, что ли?
– А я о другом думаю, - сказал Галлей, - кроме масштаба суток.
– О чем еще?
– спросил Крылов.
– Догадаются ли на Земле, что наши сигналы будут чрезвычайно растянуты во времени. Их можно и не заметить.
– Это почему?
– возмутился Федор.
– Ты что думаешь, я их неладно передавал?
– Нет, не от тебя это зависит, а от масштаба времени, в котором ты, да и все мы сейчас живем, но там, увы, неизвестном.
– Ну и загибаешь ты, Вася, с масштабом времени. Я, пожалуй, для его сокращения всхрапну.
И штурман, быть может, и в самом деле утешившись, что его сигналы примут и помощь придет быстро, действительно уснул, бесспорно сокращая этим время на остатке звездолета.
Командир не спал и чутко прислушивался к тревожным вздохам Галлея, пока дыхание того не стало ровным.
Крылов думал о далекой Земле, о рыженькой дочурке Наде, увлекавшейся математикой и планеризмом, о жене Наташе, сдержанной и гордой, никогда слова не говорившей мужу, что он покидает ее. И Надю она не останавливала в ее причудах.
– Командир!
– вдруг послышался рядом голос проснувшегося Галлея.
– Я не сплю, - отозвался Крылов.
– Мне приснилось, что она прилетела за нами.
– Кто? Надя моя?
– невольно назвал ее Крылов.
– Нет, что вы! Кассиопея.
– Ну, она, брат, не полетит. Это тебе взамен кошмара привиделось. Посмотри лучше, как штурман спит.
– Уж очень храпит, прямо под ухом.
– Ну и ты храпи.
– Я постараюсь, - пообещал Галлей, поудобнее устраиваясь под ремнями на койке.
Крылов еще долго смотрел в широкий иллюминатор, за которым ярко и мертвенно, не мигая, горели чужие, совсем не земные созвездия.
– Далеконько мы от матушки-Земли, - вздохнул Крылов и спокойно уснул.
Оторвавшаяся от головного модуля жилая кабина звездолета продолжала по инерции рассчитанный компьютерами путь среди чужих звезд.
Часть третья
ТРЕВОЖНАЯ ИСТИНА
Попробуй выполнить долг, и ты узнаешь, кто ты есть.
В. Гёте.
Глава первая
СИГНАЛ БЕДСТВИЯ
Быть верным долгу в несчастье - великое дело.
Демокрит.
Никита Вязов был предупрежден Бережным о предстоящей видеопередаче из Кембриджа.
– Англичане решили нас чем-то удивить, - со смешком объявил он матери.
Елена Михайловна слишком хорошо знала сына, чтобы не заметить морщинку меж бровей на его старательно спокойном лице. Очевидно, дело очень серьезное.
Она подготовила видеоэкран и даже остановила старинные часы с курантами, чтобы они не тикали слишком громко и не стали бы бить во время передачи.
Мать с сыном уселись перед экраном. Каждый думал о своем. Елена Михайловна, напряженно спокойная, заставляла себя примириться с неизбежностью полета сына в космос, долгих четырех лет разлуки с ним и своего одиночества.
Никита думал о Наде, представляя ее вот так же сидящей перед экраном вместе с дедом-академиком, конечно, предупрежденном о видеопередаче "особого научного значения".
И когда появилась на экране миловидная Мэри Хьюш-Белл, Никита подумал, что англичанка невидимыми узами связывает его с Надей, но в конце передачи понял, что не связывает она его с Надей, а разрывает их узы. Принятый ею голос из космоса он воспринял как прямое обращение к себе, к штурману спасательного звездолета.