Донкихоты Вселенной
Шрифт:
– Я шучу, разумеется!
– спохватился Бурунов.
– Правильнее говорить не об эффекте Бурунова, а о давно известном эффекте Штермера, когда в начале прошлого века на Земле принимались сигналы, посланные когда-то с нее и вернувшиеся обратно, отразившись от неизвестного космического образования. В нашем случае мы сталкиваемся с чем-то подобным, но, видимо, коренным образом отличающимся от эффекта Штермера, ибо если когда-то кто-то посылал в космос сигналы с текстом приведенных мною стихов (в экспериментальных целях, как я думаю), то, пройдя сквозь неизвестные нам по свойствам космические среды, эти сигналы замедлились. Ведь никого
И профессор Бурунов, чрезвычайно довольный самим собой, гордо сошел с трибуны.
В зале ощущалось некоторое замешательство.
Недоумение овладело людьми и у многих видеоэкранов.
– Как же все это понимать, дорогая моя Надюша, наделавшая такой переполох в храме науки?
– спросила Елена Михайловна, чуть сузив улыбающиеся, но прячущие тревогу глаза.
– Я не верю Пи. Просто Константин Петрович воспользовался его фокусами в своих целях. А Пи может все что угодно подсчитать и решить. И в любом плане. У этих электронных мудрецов, как мне кажется, намечается переход от "электронной мудрости" к "биолазерной перемудрости".
– Значит, его стихотворные расшифровки неверны?
– Конечно! Никогда машина не сравняется с человеком, потому что в состоянии лишь отсчитывать по указке варианты, и никогда не поднимется до интуиции ученого, поэта, влюбленного человека, наконец! Компьютер может "думать", но не "придумывать"! "Гадать", перебирая все возможности, но не отгадывать с ходу! Только человек, а не Пи и ему подобные, способен вообразить и крикнуть "Эврика!" - "Нашел!".
– Слушая вас, Наденька, я глубоко понимаю своего Никиту. И все-таки что же теперь будет?
– Ах, если бы я знала!
– воскликнула Надя.
– Я взяла с него слово не улетать в безвременье, но улетать надо, ведь правда, надо?
– И Надя подняла на Елену Михайловну снова влажные глаза.
– Не знаю. Мне он такого слова не давал.
Юпитер, то есть президент Объединенной Академии наук, сразу после выступления профессора Бурунова объявил перерыв в заседании президиума.
В кулуарах разгорелись страсти.
– Извините меня, коллега, но теории не могут приниматься или отвергаться по мановению руки с учетом одного факта. В основе научных выводов должна лежать
– Трудно согласиться с вами, имея в виду создавшуюся ситуацию. К сожалению, время не ждет.
– Для фундаментальной науки сиюминутные доводы не могут иметь значения.
– И вы не одобряете мужественный поступок академика Зернова?
– В благородстве ему никто не откажет...
– Но? Вы, кажется, не договорили?
– Я договорю с трибуны президиума.
– Нет-нет!
– вступил еще один голос.
– Что ни говорите, а интуиция главный двигатель научного прогресса!
– А что такое интуиция? Это объективная реальность? Ее можно исследовать, пощупать, определить?
– Это веха мысли летящей!
– Красиво, но убедительно ли?
– Так лететь звездолету спасать терпящих бедствие или не лететь?
– Даже по теории абсолютности ему следовало лететь.
– А в соответствии с теорией относительности не лететь, а улетать навсегда. Как же быть?
– А вы посмотрите вон туда. Там стоят трое звездолетчиков. Едва ли у них стоит так вопрос. Они все равно улетят.
Поодаль действительно стояли Бережной, Вязов и кажущийся рядом с двумя великанами мальчиком американский космолетчик Генри Гри.
Он говорил тенорком своему командиру и другу-штурману:
– Обязан признаться. Выступление мистера Бурунова позволило мне легче дышать.
– Это с чего же?
– осведомился Бережной.
– Четыре года! Гарантированные нам четыре года спасательного рейса вот что я желал иметь в виду.
Вязов усмехнулся:
– И ты думаешь, Генри, все уже доказано?
– Я хотел бы такого.
– Поживем - увидим, - пожал плечами Никита.
– Чтобы увидеть, будем смотреть!
– тоненьким голосом с особым ударением произнес американец.
Мимо них прошел сам Юпитер в сопровождении приглашенных им в свой кабинет академика Зернова и его неожиданного оппонента профессора Бурунова.
Академик Зернов кивнул Бережному, как старому знакомому, и улыбнулся Никите, который ночью доставил на дачу его Надю. Генри Гри он не знал, но все равно поздоровался с ним.
– Итак, - усадив гостей в мягкие кресла, произнес Юпитер.
– Идя по коридору, вы могли слышать реплики спорящих коллег. Я хотел бы до начала продолженного заседания услышать от вас, почтенных собратьев по науке, что скажете теперь друг другу вы оба, еще вчера слитые в совместных взглядах и действиях?
Академик Зернов провел рукой по волнистой седой бороде.
– Ценю полемическое искусство Константина Петровича, его неиссякаемую выдумку, и благодарю его также за заботу о моем авторитете, превысившую мою собственную. Что же касается гипотезы о тормозящих свет областях космоса, то она мне представляется надуманной и привлечена лишь ради полемики.
– Позвольте, позвольте, Виталий Григорьевич!
– горячо заговорил Бурунов.
– Я стремился утвердить ваш авторитет даже вопреки вам самим, а вы чуть ли не обвиняете меня в личной заинтересованности!
– Именно это я и имел в виду, уважаемый профессор.
– Ну что вы, Виталий Григорьевич! Всем известно, как я предан вам и вашей семье!
– Преданным надо быть лишь науке.
– Ну зачем так! Я же всей душой! Вы сами учили меня сомневаться, прежде чем делать вывод, считать сомнение - прологом научного поиска.