Дорога или повесть о дружбе
Шрифт:
Это был Павлик. Мой самый лучший друг. Вернее тот, кого я считал таковым.
*******
Он был таким же, как и всегда. Как в первую нашу встречу. Взъерошенные светлые волосы. Огромные, задорно блестящие серо-голубые глаза. И эта улыбка. Простая и в то же время до боли знакомая. Небольшие ямочки на щеках. Только одет он был не в старую пижаму, а в простые мальчишеские шорты и вытертую желтую футболку с изображением футбольного мяча.
Маргарита Тимофеевна что-то говорила, но ее голос понемногу отдалялся от меня, становился все тише, а в голове послышалась музыка. Странная, но усиливающаяся, заполняющая все пространство внутри меня. А перед глазами все поплыло,
Когда я открыл глаза, все было по-прежнему. Только у меня над головой виднелся белый больничный потолок, а носом я чувствовал какой-то неприятный запах, то ли касторки, то ли какого-то одеколона. Я лежал на больничной кушетке, а рядом со мной сидела моя мама и держала меня за руку. На глазах у нее были слезы.
– - Лешенька, как ты, сынок? Ты в порядке?
– - Где... где он?
– выдавил я, не узнавая своего голоса, но чувствуя, что слезы подбираются к самым глазам, - пожалуйста, попросите, чтобы он пришел... Я не могу... Понимаете. Я не могу...
– - Леша, успокойся, - послушался голос Маргариты Тимофеевны, и вы, (это к маме), успокойтесь. Это все Сережка Новиков, запудрил мальчишке глаза какими - то историями, а мальчик ваш впечатлительный оказался, вот он и...
*******
В тот день я понял, впервые в жизни понял, что такое самое страшное в этой жизни. Нет, не смерть наших близких, не наша собственная смерть, не моральное и психологическое угасание. А невозможность что-либо изменить в этой жизни, что -то поменять, совсем чуть-чуть, самую малость. Чтобы никто не видел наших слез, слез от бессилия что-либо сделать в этой жизни, чтобы принять нашу действительность и как-то повлиять на нее, чтобы сделать ее хоть немного лучше. Чтобы больше не чувствовать своей или чужой вины, чтобы переступить ту грань категорий "хорошо-плохо", "горячо-холодно". Потому что любовь и дружба не может измеряться категориями.
Я не помню, как добрались мы домой в тот день. Помню только слова "Леша, тот мальчик давно умер, тебе все померещилось, приснилось". Помню, что слышал свой смех, ненормальный, дикий, закладывающий уши, потому что глупее фраз я ничего никогда не слышал от взрослых. Помню, что меня силой запихнули в верхнюю одежду и вывели на улицу, где холод, жуткий, пронзительный холод резко, как в каком-то непонятном взрослом кино, заморозили все мои эмоции и чувства. Родители мне что-то рассказывали в этот день, звонила бабушка из Северодвинска, обещала приехать на следующие выходные. Я не понимал ничего, только смотрел в их какие-то ненастоящие, как - будто неродные лица и молчал.
И только ночью, когда все стихло и за окном снова завыла метель, я уткнулся в подушку и заплакал. От своего собственного бессилия принять это... Он признаться самому себе в том, что...
Но нет... Это все не так... И Павлик... Он ведь жив... Я помню его рукопожатие. Его холодные как лед руки. А потом. Когда мы... Когда он сказал, что теперь мы друзья... У него руки было горячее огня... А у меня? "Холодные, как ледышка".
Я вспомнил ту тень за окном. Наверняка, это был он. Но почему? Почему он... Ведь он же живой. Я же чувствовал его... Чувствовал.
А он? Чувствовал ли он все это? Понимал ли? Да, наверняка понимал... Но не мог объяснить. А я... Ушел и бросил его... Он оберегал меня от страшной правды. А я... Как я проявил себя по отношению к своему другу? Заслуживаю ли я Все тот же. И какой-то совсем другой.. Не тот. Не живой... А выдуманный права называться другом.
Мы с Павликом стали друзьями. Настоящими друзьями. Ведь иногда достаточно мгновения, чтобы найти друга на всю оставшуюся жизнь, а порой достаточно и мгновения, чтобы заслужить недоверие и презрение со стороны даже самого близкого тебе человека. Потому что друзья должны доверять друг другу. И не должны друг друга предавать. А я ушел
В ужасе я вскочил с постели. Тихо спустил ноги на холодный паркет. Включил ночник. На часах было 2 часа ночи. Тихо, чтобы никто не услышал, я оделся, вынул из ящика стола свой фонарь, подарок отца на десятилетие. Тихонько выскользнул в коридор, одел брюки, ботинки, пальто и, сунув в карман фонарик, открыл замок. Замок предательски лязгнул в ночи и у меня внутри все похолодело. Я подумал, что сейчас проснуться родители и тогда... Но в комнате родителей было тихо. Я осторожно вышел на лестничную площадку и аккуратно закрыл ключом дверь снаружи. И уже тогда, что есть духу, помчался в больницу.
Больница, к счастью, находилась совсем неподалеку от дома, на троллейбусе всего пара остановок. Но ночью троллейбусы не ходят. А пешком туда - минут 20. Но все это ерунда, если бы не ужасный мороз, градусов под 20, не меньше. Да и мой бронхит все еще давал о себе знать. Через пару сотен шагов я остановился, тяжело дыша. Внутри что-то больно покалывало. Немного переведя дух я побежал дальше.
Через полчаса я был возле больницы. Старое здание встретило меня темными мрачными окнами. Только яркая луна светила в ту ночь, как - будто своим светом пытаясь помочь мне в моем рискованном предприятии. Цепляясь пальцами в старых шерстяных варежках за решетку забора, рискуя каждую секунду напороться на острые шпили ограды, я перелез на другую сторону и оказался на территории больницы. И тут только я понял, что допустил ошибку. Как я мог необдуманно решиться на такой поступок, если все двери в больницу были заперты. Что же делать? Однако, какая-то непонятная надежда все еще теплилась внутри меня. Я обошел здание сбоку и уперся в нужную мне старую пристройку. Да, тут был вход, но дверь была заперта, а на двери висел огромный амбарный замок. Что делать? В отчаянии я начал осматривать окна. К счастью, рама одного и окон совсем рассохлась на стыке оконных створок - это было видно даже невооруженным глазом. Сняв варежки, я уцепился стынущими на морозе пальцами за косяк окна и потянул на себя. Окно с треском распахнулось. Натянув варежки, я уцепился за подоконник и влез на подоконник, а с подоконника спрыгнул на пол.
Гул от моих шагов эхом отозвался в пустом коридоре пристройки. Внутри меня все замерло. Мне показалось, что сейчас, из-за угла выйдет сторож с фонарем и обнаружит меня. Но никто мне навстречу не вышел и я потихоньку успокоился. Поплотнее прикрыв за собой окно, я зажег фонарь и на цыпочках побрел по коридору вперед, туда, где по моим расчетам, должна располагаться лестница.
Эту жуткую ночь я не забуду никогда. Скрип старых пыльных половиц мне казался просто оглушающим, а своды темного, пустого коридора казались мне зловещими великанами, спящими в тревожной ночной тишине. Стены коридора были все в трещинах, местами краска на стенах облупилась, обнажая серую штукатурку. Справа и слева располагались больничные палаты, в некоторых из них стояли старые железные кровати. Мысли о том, что здесь могут водиться самые настоящие приведения из старых сказок Уальда и Гофмана заставляли мое сердце сильнее биться от ужаса. Но я не должен был сдаваться. И хотя я понимал, что, возможно, совершаю глупость, я не должен был... Не мг повернуть назад... Ради Павлика.
Поразительно, но, несмотря на то, что пристройка давно не функционировала, отопление в ней было включено, пусть и не на полную мощность. Тем не менее, в пальто было очень жарко. Я снял пальто, и шапку и варежки запихнул в карман. Стало полегче...
Добравшись по лестнице я начал подниматься на пятый этаж. Мои расчеты должны быть верны. Если моя палата в основном здании находилась на пятом этаже, то и окно в пристройке, где я видел тень, тоже должно было находиться на пятом этаже. Вот и пятый этаж. Выключив на всякий случай фонарь я аккуратно, на цыпочках пошел по коридору. Вот первая палата, третья, пятая... Окна во всех этиъ палатах выходят на сторону основного здания. Все палаты были пусты, даже кроватей в них уже не было, вероятно, их все перенесли на первый этаж или отнесли на склад. Где-то тут, в одном из этих окон я видел его... Где-то здесь, я не мог ошибаться.