Дорога или повесть о дружбе
Шрифт:
– - А разве человек может так летать? Ну, без крыльев? Может, нужно сделать настоящий крылья, как у птиц?
– спросил меня Павлик, когда я закончил свой рассказ.
– - Я не знаю. Но я где-то читал в книжках, что жил один человек на свете, давным-давно, много сотен лет назад. Который умел летать именно так. И он летал не потому, что был волшебник. Он был такой де, как и мы с тобой.
– - А как же он летал тогда? У него, может, моторчик был?
– - Какой еще моторчик?
– обиделся я, - это же очень давно было... Нет, все было по другому. Тогда люди другие были совсем. Они верили друг другу, так как все-все дружили между собой. И тогда не было ни войн, ни болезней, ни голода. Тогда даже язык у всех был один. А когда веришь друг другу, без лжи и притворства всякого, только тогда человек способен творить чудеса. Так
– - И что... что с ним стало?
– прошептал Павлик.
– - Нашелся один человек, который ему позавидовал. Он тоже захотел научиться летать, но летать быстрее, чем он, выше, чем он, чтобы все им восторгались. А еще он подумал, что за все надо платить, например - за срочную доставку какого-то письма или новостей. А когда отбой движет небескорыстное желание делать людям добро, то тогда... Тогда чудесам места нет. И тогда, когда тот злой человек так и не научился летать, то он во всем обвинил того, хорошего человека. Он всем рассказывать стал, что тот, хороший человек, всех людей обманывает, что он страшный колдун и у него на уме что-то злое и нехорошее. И, в результате, люди перестали ему доверять, начали сомневаться в нем. И тогда... Тогда чудеса закончились. И этот человек ушел далеко-далеко и сказал, что только тогда в мир снова вернутся настоящие добрые чудеса, когда люди будут верить друг другу. А люди со временем все меньше доверяли друг другу, потом начали открыто враждовать, обособляться друг от друга.
– - Что делать?
– - Ну, жить отдельно, чем дальше, тем лучше. А потом даже языки их поменялись, каждый на своем языке разговаривать стал. Так и исчезло настоящее добро, а вместе с ним и настоящие чудеса.
– - И что? Это никак.. никак нельзя вернуть? Чтобы чудеса снова вернулись в наш мир?
– - Не знаю... Мне кажется, что люди должны верить и доверять друг другу. Только тогда можно будет их вернуть. И я думаю, что если мы с тобой будем верить друг другу, будем искренними и честными друг к другу, как самые настоящие друзья, то мы рано или поздно обязательно научимся летать. Обязательно...
– - А куда бы мы полетели?
– - А ты куда бы хотел?
– - Я...
– признался Павлик, - в Волшебную страну, где всегда светит солнце и где всегда хорошо. Где есть дорога из желтого кирпича, по которой так хорошо идти вдвоем с настоящим...
Павлик осекся и каким-то будто умоляющим взглядом взглянул на меня, словно говоря "мы же настоящие, правда?".
– - Мы настоящие, - улыбнулся я, сжав руку Павлика.
*******
В эту ночь мне не спалось. Осознание того, что у меня теперь есть друг, такой же мальчишка, как я, не давало мне покоя. Я и сам не верил этому. Мне казалось, что найти друга, настоящего друга, невозможно. А Павлик. Он мне казался настоящим... Самым настоящим. А почему? Я и сам не знал... А может, он первый, кто отнесся и воспринял меня серьезно? Может... А я? Может, он увидел во мне то же самое? Как это получается, что люди становятся друзьями? Что людей тянет друг к дружке? Может, нас объединяют какие-то общие интересы? А может, нас объединяет то, что мы не врем друг другу? А пытаемся быть такими, какие мы есть, а там - будь что будет?
Я встал с постели, подошел к широкому подоконнику, и сел на него, поджав колени. За покрытыми причудливыми морозными узорами окнами мела метель. Миллионы, миллиарды снежинок неслись во тьме, и только свет от одинокого уличного фонаря прерывал их полет во тьме, как - будто пытаясь отпугнуть их от себя. Беззаботные снежинки, казалось, несутся в какую-то неведомую им даль, не ведая, что всем им суждено завершить свой путь в этом городе, на земле, на деревьях, на фонарных столбах, на крышах домов. Куда же они держат свой путь? Может, снежинки - они чем-то похожи на людей? Может, каждой снежинке заключено маленькое сердце, маленькая душа, ведущая своего хозяина по пусти
Я прижался к стеклу лбом. Из окна был виден только небольшой участок улицы, большую часть которой закрывала от меня боковая больничная пристройка, заброшенная несколько лет назад. Фасад здания обветшал, кирпичная кладка местами пообвалилась. И только окна, черные, неживые, таращились в морозную пустоту, давая о себе знать лишь отблесками уличных фонарей, отражающихся в стеклах. Мальчишки постарше из нашего отделения пугали меня, что в этой пристройке водятся не то приведения, не то призраки. Но я никогда не был суеверным. Я уже собирался спрыгнуть с подоконника и лечь спать, как вдруг... А может, мне это только показалось, но в одном из окон пристройки показалась чья-то фигура, как - будто чья-то тень... Я присмотрелся. Но сквозь заиндевевшие окна было практически ничего не видно. Только светлое пятно... Я протер слипающиеся от сна глаза. Когда я снова взглянул в окно, там уже никого не было. А может, мне это все показалось?
Вдруг в коридоре послышались чьи-то шаги. Я спрыгнул с подоконника, открыл дверь, вышел в коридор и тут же, нос к носу, столкнулся с медсестрой Татьяной Ивановной.
– - Ты почему не спишь?
– удивленно спросила она.
– - Простите, мне просто показалось, что...
– начал я, понимая всю абсурдность вопроса, - в той пристройке, заброшенной... Там кто - то есть... Я видел в окне...
Татьяна Ивановна подняла на меня глаза. Странный у нее взгляд. И как - будто знакомый. Может, именно такой взгляд у моей мамы, когда она чем-то недовольна.
– - Соседнее отделение закрыто... Там никого не может быть. Ну разве что сторож... Скорее всего тебе просто показалось.
Я почувствовал, что начинаю краснеть от смущения. Еще бы - выбежал среди ночи, перепугал медсестру. А ради чего? Чтобы сообщить, что мне что-то там показалось?
– - Ладно... Иди в постель, - ответила Татьяна Ивановна и мельком взглянув на меня, пошла прочь.
*******
Утром я проснулся совершенно разбитым. Сказалась бессонная ночь. На завтрак я почти ничего не съел, на занятиях по физиотерапии ничего не соображал и врач сказала мне отправляться в палату и поспать. Так как до следующих процедур было время я пошел в палату. Улегся на кровать, но сон как рукой сняло. Вот так всегда - когда есть возможность поспать, сон ни в одном глазу. Я полежал с полчаса и он нечего делать вышел в холл. В холле несколько ребят во главе все с тем же мальчиком лет четырнадцати (Сергеем, кажется, его звали, подумал я) сидели в уголке и о чем то подозрительно шептались. Сергей о чем-то увлеченно рассказывал, а остальные, затаив дыхание, его слушали.
– - А, "Лешка-Картошка" вышел, - завидев меня, сострил Андрей, рыжеволосый паренек лет двенадцати.
– - Да ладно тебе, Дрон, чего к нему пристал. Садись, Лешка с нами, - примирительно ответил Сергей, улыбаясь.
Я присел на краешек обитой дермантином скамейки.
– - Слушай, я тут спросить тебя хотел...
– начал Сергей, - ты же в одиннадцатой палате лежишь? Она рядом с двенадцатой, возле ординаторской, сразу за углом?
– - Ну да,- ответил я, не понимая, к чему он ведет.
– - Слушай, а из твоего окна заброшенное отделение хорошо видно?
– - То, что в пристройке? Ну да...
Остальные ребята притихли и слушали нас, как - будто ждали, что мы поведаем им что-то особенно интересное.
– - А ты, случайно, Пашку Колчина не помнишь? Он лежал в одиннадцатой палате, а две недели назад его выписали...
– - Нет, мы не общались. А что?
– - Пашка мне рассказывал, что в этой пристройке приведения живут, самые настоящие. Я сначала просто посмеялся над ним, а он все то же твердит, говорит, по ночам в окнах той пристройки видна какая-то тень. Он сам видел.