Дорога к счастью
Шрифт:
Максим готовился к севу и только закончил сортировку семян. Он шел от гумна к хате. В калитке перед ним выросла мощная фигура соседа.
– Ты зачем межу сломал?
– Какую межу? – скривился в ехидной усмешке Сковпень.
– Что ты щеришься? – зарычал на него Моисей.
– А сами аль не грешны? Первые межу тронули, – Максим злобно и тупо смотрел на Моисея из-под густых бровей.
– Был грех у тяти моего – ошибся маленько, вершок припахал, потом все по справедливости сделали. А ты ведь чуть ли не на аршин передвинул в нашу
Моисей медленно пошел на Максима, не сводя с него глаз:
– Удавлю гада!
Тот, бормоча, перекрестился и попятился к плетню. Максим знал с детства, что Моисей не остановится и набросится первым. Он испугался разъяренного соседа и хотел было бежать, надеясь укрыться в хате.
Но Моисей остановился:
– Не буду я о тебя руки марать, завтра к голове пойду жалобиться. А тот, уж будь спокоен, за такое самоуправство прикажет выпороть тебя прилюдно. Вот позор-то будет.
Максим понял, что, если Моисей пойдет к голове, быть беде. Надо было что-то делать. А что? В памяти всплыли слова отца, сказанные в последний день бунта: «Мужик должен воевать за все, на то у него и зубы». Попробуй выброси их из памяти.
И тут Моисей вдруг увидел, что возле хаты на табуретке сидела тетка Ефросинья и молча наблюдала за происходящим. Рядом с ней стояла внучка Пелагея, которой она гребнем расчесывала темные вьющиеся волосы.
– Ты что такой злой приперся? – пробурчала старуха.
– Да я тут… – смутился Моисей, не ожидая встречи со знахаркой. – Мне тут, в общем, поговорить с вашим сыном нужно.
– Ну поговори, – спокойно сказала она. – Только плетень не сломай. А то он и так на ладан дышит.
– Не надо к голове по пустякам ходить, – испуганно и заговорщически одновременно проговорил Максим. – Сами разберемся, по совести. Ведь мы ж друзья. Тем более голова ваш нас, истинных христиан, не очень-то уважает.
– Чего?! – вспыхнул Моисей. – Чего ты мелешь? Обмануть меня хочешь!
– Истину говоришь, Моисей Харитонович, нельзя обманывать, – Максим понизил голос. – Давай по совести разберемся. Видит бог, не хотел я этого, да бес попутал.
– Как это?
– Завтра поедешь на поле и сделай все, как должно быть. А сеять будем по той меже, что ты установишь.
4
У брата Ефима росли одни дочки, поэтому вся мужицкая работа лежала на семье Моисея. Он с сыновьями без продыху работал по хозяйству. Хоть оно и было небольшим и состояло из одной лошади, коровы, телки, десятка овец да кур с утками.
Приходилось пасти скот, заготавливать сено, убирать хлеб. Дочери Ефима, Ольга и Аксинья, всегда были при матери и хлопотали по дому, управлялись с огородом.
Старший сын Моисея Степан после поездки с отцом в поле стал приобщаться к работе. Теперь он управлял лошадью, сидя на ней верхом, а отец шел за сохой.
Жили они в той же старой отцовской хате. Меланья старалась держать дом в порядке. Она радовалась,
Лишь только выпадало свободное время, за поскотиной на зеленом лугу тут же собирались деревенские подростки.
Степка с Андреем натаскали хворосту, распалили костер. Гришка Сковпень в подоле рубахи принес картошки, его сестра Пелагея держала в зажатой ладони холщовый мешочек с несколькими щепотками крупной серой соли, потом, оглянувшись, подошла к березе и повесила его за шнурок на ветку. Следом на свет костра прибежали Ольга с Аксиньей.
На улице стемнело, Гришка аккуратно положил картошины в прогоревший костер и сырой тальниковой палкой засыпал углями. Все обступили теплый жар костра и стали ждать, когда испекутся клубни.
Андрей вертелся вокруг Пелагеи, но потом притих и, давясь слюной, тихо спросил:
– Скоро уже бульба спекется?
– Какой ты нетерпеливый, – осадила его Пелагея. – Придет время, обуглятся картофлянники и запекутся.
Степка внимательно посмотрел в сторону села:
– Что-то Костика с Калистратом не видно, наверное, дядька Иван работой завалил, что и вздохнуть некогда.
– Так и Антипка не пришел, – удивилась Ольга.
– А этому-то что делать, у него воля, – усмехнулся Гришка.
Из лесу послышался тихий шорох.
– Это леший! – испуганно проговорила Аксинья и, взяв Гришку за руку, прижалась к нему.
– Какой еще леший? – огрызнулся Степка. – Нет никаких леших, наверное, варнак какой-то.
– Вон же он! – вытаращил глаза Гришка, глядя на приближающийся силуэт, и непроизвольно сделал шаг назад. Аксинья еще плотнее прижалась к нему.
Все остолбенели: от края леса к ним шла высокая худая девчонка с вязанкой хвороста за плечами.
– Глянь, девка лесная… – оторопел Андрей.
Первой пришла в себя Ольга:
– Это дочка колдуньи, – зашептала она на ухо Степке.
– Иди к нам, – приветливо сказал Степка, сдерживая страх.
Девочка подошла к костру, устало опустила вязанку на землю, поправила на голове платок и тихо сказала:
– Есть леший, он в лесу живет – это душа леса.
– С чего ты взяла? – оживился Степка.
– Мне так мама сказала.
– А я знаю, тебя Христя зовут, – по-доброму улыбнулся мальчик. – Хочешь бульбы печеной?
– Хочу.
Он палкой ловко выкатил из углей картошину, покидал ее с ладони на ладонь:
– Ух, хороша! – обжигая пальцы, разломил ее пополам и протянул одну половинку гостье.
Христя, смущаясь, взяла горячую обуглившуюся картошину и немного откусила.
Остальной народ дружно разобрал черные клубни.
– Вкуснотища какая! – обжигая губы, восторгался Гришка.
– Соли бы немножко, – мечтательно сказала Ольга.
– Так я ж принесла! – спохватилась Пелагея и, подбежав к березке, сняла с ветки мешочек.