Дорога к счастью

Киреев Владимир Васильевич

Харитон увидел напротив солдата – с колючими горящими глазами, уверенно держащего винтовку и готового лишить его жизни. Он видел, как эти чужие руки вдруг взвели курок и направили ствол на него. Дальше он уже ничего не понимал, не осознавал, потому что вмиг оглох, ослеп, превратился в дикое животное. Харитон сделал резкий бросок в сторону – его кулак врезался в скулу солдата. И он с грохотом повалился на землю.

Не успел Харитон опомниться, как тяжелый приклад ружья проломил ему голову. Он без сознания повалился на землю.

Тут не выдержал

Федор. Выхватив из рук рядом стоящего крестьянина острый березовый кол, он выскочил из толпы и бросился на шеренгу солдат. Унтер-офицер выхватил шашку и с размаху отрубил ему руку. Несчастный скорчился от боли. Поручик из револьвера выстрелил ему в голову. Федор упал замертво.

– Поручик! – неистово закричал исправник. – Вы чего ждете? Они нас сейчас сомнут и покалечат! – и, теряя рассудок, выстрелил из нагана в толпу.

– Взвод! Пли! – скомандовал поручик.

Пули ударили по толпе. Животный страх охватил людей, они в смятении стали разбегаться. Кого настигла смерть, те повалились на землю.

– Взвод! Пли! – орал не своим голосом поручик. – Пли! Пли!

Пули настигали бегущих, раненые корчились от боли на пыльной дороге.

Человеческие крики, рев скотины, лай собак – все слилось в один вой и поплыло над селом, над лесами, полями и болотами.

Народ в страхе побежал к своим хатам. Исправник, чтобы не видеть этого ужаса, зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел перед собой окровавленное лицо священнослужителя. Его бездыханное тело лежало на земле.

Вскоре село притихло, вокруг стало безлюдно.

– Ну вот, теперь надо исполнить то, зачем нас сюда послали, – облизывая сухие губы, хриплым голосом проговорил исправник, обращаясь к поручику Михайлову.

– Командуйте, кого надо арестовывать, мы готовы! – заикаясь от волнения, проговорил офицер.

Жандармы с солдатами и поручиком пошли по улице, с ними был казачий старшина.

12

Ханенко с Ющенком наблюдали за происходящим с пригорка, с которого село было как на ладони. Петр слез с брички и ходил по травяному полю, собирая цветущие васильки.

– Никогда не видел в этом селе такого столпотворения, – удивился Ющенок. – Откуда только взялись?

– Солдат бы не разоружили, как в прошлый раз. А то враз кабак разнесут, – пробормотал под нос Ханенко.

Его сердце стучало все сильней, в душе появилась тоска и тревога.

Бурмистр, следя за происходящим в селе, перекрестился.

– Только бы до убийства не дошло, – дрожащим голосом проговорил он.

Весь взмокший от пота, он постоянно вытирал лоб платком. Руки тряслись от волнения.

– Проучить надо казачков да холопов, чтобы знали, почем фунт лиха, – с едва скрываемой злостью проговорил Ханенко.

Раздались выстрелы, крики людей, еще выстрелы.

От неожиданности помещик вздрогнул. Перекрестился.

– Ужасное зрелище! – застонал бурмистр. – Не приведи господь.

Он что есть силы зажмурил глаза, чтоб не видеть происходящего. В его мокрое расплывчатое лицо ударил

жар. Он не на шутку испугался.

– Ничего, зато сейчас надолго порядок установится, – помещик кусал в кровь сухие губы, не замечая того. – Ханенко всех научит, как закон переступать.

– Ох, пан, поедемте отсель. Сил нет на это убийство смотреть, – испуганно проговорил кучер и бросил собранный букет на землю.

– Ладно, Петруха, гони в усадьбу, мне самому противно на это смотреть.

Бурмистр сидел подавленный. Он только сейчас понял, какую игру затеял его хозяин.

13

В селе началась расправа над теми, кто отважился протестовать против спаивания народа.

Раненых подобрали родственники. Тела убитых валялись на земле. Анна лежала ничком, прижав к себе дочку. Цветной ситцевый платок, обагренный кровью, сполз с головы. Лица ее не было видно. Пахло гарью, порохом и кровью. Рядом в окровавленном мундире, раскинув руки, лежал на спине старик Терещенко, его беззубый рот был открыт, казалось, что в этой пыли ему не хватает воздуха.

Харитон нашел жену и дочку. Слезы катились по его щекам, в душе он проклинал себя, что не заставил их остаться дома.

Он сидел на земле, трогал уже холодную руку жены и будто терпеливо ждал, когда она проснется. Ветер шевелил его волосы.

Ему казалось, она спит. Время остановилось. Разум отказывался воспринимать случившееся. В нем еще жила надежда: надо немного подождать, и жизнь вернется на прежнее место, и он снова услышит голос любимой доченьки Лукерьи, увидит ее ясные глаза. Харитон всем своим существом был благодарен богу за блаженный и счастливый миг, какой подарила ему Анна, когда родила раскрасавицу-дочку. Но судьба распорядилась по-своему.

Одна пуля пробила икону и грудь жены. Другая убила дочь. Усилием воли он удержал самообладание и теперь, склоняясь над женой, не понимал, зачем ей надо было идти на сход. В его глазах заплескалось безумие. Анна в предсмертных судорогах прижала к себе Лукерью, так они и заснули вечным сном. Окровавленная голова гудела и с каждой минутой становилась тяжелее. Но то, что было перед его взором, страшило больше.

Очнулся Харитон от тепла руки, что легла на его плечо. Приподнял тяжелую голову и увидел возле себя Василия Хлама. В расстегнутом до пупа мундире он стоял, широко расставив ноги, потом прохрипел:

– Глянь, вот где он отыскался! Ишь, гляделками лупает!

– Тряхни его хорошенько, чтоб в память пришел, – приказал исправник унтер-офицеру.

Два солдата, перепоясанные ремнями, сильными руками схватив Харитона за плечи, поставили его на ноги. Унтер больно толкнул в спину и требовательно крикнул:

– Пошел!

Это оживило Харитона, и он возвратился из своего забытья. Оглянувшись, еще раз посмотрел на Анну с Лукерьей и, подчиняясь воле солдат, пошел, высоко подняв голову. Небо заволокло серыми тучами, лучи солнца едва пробивались через них.