Дорога Короля
Шрифт:
Пока он окроплял собравшихся святой кровью, жрец Гримке, сын Гранкеля, провозгласил:
— И пусть хлынет на нас благодать богов, как хлынула кровь из горла этого жертвенного животного!
— Да будет так, — эхом откликнулся Скэтваль, а за ним — и его воины, и их жены.
Скэтваль изо всех сил старался скрыть снедавшую его тревогу, когда приступил к жертвоприношению, но это оказалось нелегко. Торжественный ритуал должен был собрать вместе всех членов рода, чтобы все могли получить благословение богов, а потом, на пиру, и свою долю жареной конины с пивом. Пришли многие, но далеко не все.
Дочь
Через плечо Скэтваль глянул на жену. Ульвхильд, прожив всю жизнь с ним вместе, понимала его без слов. Вот и теперь она лишь едва заметно пожала печами, словно говоря: ничего не поделаешь, Скьялдвор — взрослая самостоятельная женщина.
Скэтваль презрительно фыркнул: тоже мне взрослая! Однако по закону девушка действительно имела право все решать самостоятельно после того, как становилась женщиной. И Ульвхильд, услышав, как он фыркнул, гневно на него посмотрела — разумеется, она и эту его мысль тоже поняла сразу.
Скэтваль быстро отвернулся и уставился на куски конины, жарившейся на огне. Первая порция была уже почти готова — можно есть. Кто-то протянул ему блюдо, вырезанное из березовой древесины. Скэтваль своим длинным ножом наколол кусок жаркого и шлепнул его на блюдо. Стоявший рядом Гримке подал ему ковш с пивом и нараспев произнес:
— Да благословят нас боги щедростью своей!
Через некоторое время, досыта наевшийся жареного мяса и слегка покачивающийся от немыслимого количества выпитого пива, Скэтваль вышел из храма. Он оставался там одним из последних: одной из привилегией вождя была возможность есть и пить всласть, во всяком случае значительно больше своих подданных. Вкус и аромат горячего костного мозга все еще чувствовался во рту и в ноздрях.
Скэтваль довольно похлопал себя рукой по животу: а ведь жизнь, в общем, не так уж и плоха. Поля плодоносят не хуже, чем обычно; стада пока что здоровы, да и людей никакая болезнь не косит. Набеги кочевников почти прекратились. Зима, конечно, будет долгой, но она на севере всегда долгая и холодная. Халоги привыкли к холоду, и если богам будет угодно, то почти все племя увидит следующую весну. А на памяти Скэтваля было немало таких лет, когда голод и смерть не покидали его сородичей в течение всех долгих месяцев ожидания весны…
И вдруг хорошего настроения как не бывало! И удовольствие от сытной еды тоже вдруг утекло, точно вода из треснувшего горшка. Скэтваль увидел, как по краю луга гуляют Скьялдвор и Квелдальф! За руки они, правда, не держались, но шли бок о бок, близко склонив головы друг к другу.
Квелдальф что-то объяснял девушке, сопровождая свои слова какими-то странными жестами — должно быть, перенял их у вайдессов; ни один взрослый халог никогда не стал бы так размахивать руками! А Скьялдвор, слушая своего спутника, радостно смеялась, хлопала в ладоши и согласно кивала. Черт побери, что бы ни сказал этот проклятый жрец, все ей явно очень нравилось!
«А может, — с затаенной угрозой подумал Скэтваль, — ей нравится сам Квелдальф?»
Интересно, есть ли для нее хоть какое-то различие между тем, что у этого синерубашечника
Собственно, он уже ответил себе на этот вопрос: еще тогда, в храме, во время священного жертвоприношения. И ответ этот ему был совсем не по душе, однако к более благоприятным для себя выводам он прийти так и не смог.
— Скажи, Квелдальф, — спросила Скьялдвор, — а как случилось, что ты стал служить вайдесскому богу?
Она остановилась и, склонив голову набок, ждала ответа.
Свет, просачиваясь сквозь густую листву, был ясным, но каким-то бледным, почти бесцветным, похожим на белесые стволы берез вокруг. В воздухе разливался запах мхов и росы.
Квелдальф тоже остановился, чувствуя, что тишина и покой окутывают его, точно плащом. Где-то вдали тихо тенькала хохлатая синица. И кроме этого не было слышно ни звука — только его собственное дыхание и дыхание Скьялдвор.
Поскольку она смотрела прямо ему в лицо, то и он глаз не отводил, вглядываясь в нее, изучая. Для женщины Скьялдвор была довольно высокой и макушкой почти касалась кончика его носа. Густые золотистые волосы, водопадом падавшие на спину, красиво обрамляли ее лицо с волевым подбородком и высокими горделивыми скулами, а ее спокойные, почти неподвижные, широко расставленные синие глаза немало могли поведать о легендарном упрямстве халогов.
Если честно, то Скьялдвор была удивительно похожа на своего отца, но все его резкие черты загадочным образом были в ней смягчены, и лицо дышало свежестью и чисто девичьим очарованием. Впрочем, Квелдальфу, не имевшему опыта ни в семейной жизни, ни в общении с женщинами, трудно было во всем этом разобраться.
Он чувствовал, что эта девушка заставляет его нервничать, возбуждает его; понимал, что проводит с нею гораздо больше времени, чем следовало бы. Собственно, и у других родичей Скэтваля были души, которые требовалось спасти, однако Квелдальф убедил себя, что если ему удастся завоевать душу Скьялдвор и склонить ее к вере в доброго бога, то уже одно это будет огромной победой и существенно повлияет на отношение к Фаосу здешних жителей.
Казалось, она просто не могла придумать для него лучшего вопроса. С тихим шелестом унеслись прочь года, и он, оглянувшись назад, всмотрелся в глубины своей души.
— Я был тогда совсем ребенком, у меня даже борода еще не росла… Вайдессы взяли меня в плен и продали как раба в один дом. Я довольно быстро выучил язык Империи — к большому удовольствию моего хозяина, который, кстати, был далеко не худшим из людей. Он, конечно, заставлял меня очень много работать, но кормил хорошо и бил, пожалуй, не больше, чем я того заслуживал.
Усы защекотали ему верхнюю губу, когда он суховато улыбнулся, вспомнив кое-что из своих проделок. Теперь-то ему было ясно, что Зоилос, его хозяин, обладал прямо-таки ангельским характером, хотя в те времена он думал иначе…
— Но как же ты мог ЖИТЬ… став рабом? — содрогнулась Скьялдвор. — Ведь ты по рождению член свободного племени! Разве не лучше было расстаться с жизнью, чем жить в оковах?
— У меня не было никаких оков, — возразил Квелдальф.
— Тогда… это еще хуже! — сердито воскликнула Скьялдвор. — Ты оставался в рабстве, хотя мог… должен был бы… бежать!