Дорога на Элинор
Шрифт:
«Это невозможно… никакие постоянные… определенно… закончил… совершенно… последняя точка… уходить»…
Я выложила овощи на тарелку и пошла в комнату. Эдик сидел за компьютером, положив руки на колени.
«Ты закончил роман?» — спросила я.
Эдик опустил голову, я видела его заросший затылок, пальцы, по-моему, чуть дрожали…
«Нет», — ответил он наконец, и я поняла, что он впервые в жизни сказал мне неправду.
«Давай ужинать», — сказала я, и дальше все пошло, как обычно, но все было не так, потому что обычное шло внешним фоном, а внутри каждый из нас рассуждал о своем, две жизни — внешняя и внутренняя — шли параллельно,
Там ничего не оказалось, ни единого листа бумаги. Лежал компьютерный диск — один.
Я поняла — Эдик поставил точку.
Мне стало беспокойно. Нет, беспокойно — не то слово. Страшно? Нет, и не страшно тоже. Я слишком хорошо знала мужа. Если он сказал, что его не станет, когда роман будет закончен, значит, так и случится. Но я также понимала, что он не наложит на себя руки. Это противоречило его жизненной философии. Такого не могло произойти — не может солнце однажды утром появиться вместо востока на западе, это исключено, вы меня понимаете?
Но роман был закончен. И что теперь?
К утру у меня поднялась температура — я чувствовала себя отвратительно, отменила все встречи, на развозку не поехала, самым большим моим желанием было улучить момент, добраться до компьютера, найти файл и прочитать… Не весь роман, а только последний абзац. Что написал Эдик, на чем поставил точку?
Он уехал на работу, я осталась одна.
Компьютер у Эдика всегда был включен, какие-то программы вечно что-то рассчитывали, я не стала разбираться в иконках, меня интересовал только файл с романом, и я задала поиск. Элинор. Левия. Ноэль. На жестком диске не оказалось файлов с такими названиями. Не было ничего.
Ничего. И жизни у Эдика не осталось тоже…
Глава пятнадцатая
Жанна Романовна держала обеими руками уже давно остывшую и наполовину пустую чашку с кофе. Терехов почему-то подумал, что теперь не женщина грелась от тепла, запасенного в напитке, а наоборот, хотела передать часть собственного тепла чему-нибудь, пусть хоть чашке или просто воздуху в комнате, потому что скрытая в этой женщине энергия требовала выхода.
— Вот видите, — убежденно сказал Терехов. — Вы сами во всем виноваты. Если бы вы жили с мужем, как все нормальные семьи, то лучше знали бы его, и в тот день… Что с вами?
Терехов успел подхватить женщину прежде, чем она повалилась на пол. Все получилось неожиданно, Терехов сначала и не понял, что именно в ответ на его слова Синицына размахнулась, запустила чашкой в стену, а потом потянулась к Терехову всем телом, и руки в его сторону протянула, будто хотела зажать ему рот, но энергия ее иссякла, и она покачнулась, стул начал падать в одну сторону, женщина — в другую…
Он сидел на полу в нелепой позе, держал на коленях голову этой женщины, глаза ее были закрыты — неужели она потеряла сознание только из-за того, что он нащупал слабое звено в ее обвинении?
Нужно было, наверно, дать ей воды, но для этого Терехов должен был встать, а как? Опустить эту женщину на пол? Перетащить на диван? Как глупо
— Помогите мне встать, — сказала она и, не дожидаясь Терехова, поднялась самостоятельно, постояла, держась обеими руками за край стола, подняла упавший стул, но садиться не стала, прошла, пошатываясь, к дивану и опустилась на самый край, как гостья, зашедшая на минуту только для того, чтобы сообщить хозяину важную для него новость и сразу уйти, не дожидаясь приглашения остаться на чай.
— Извините, если я… — пробормотал Терехов.
— Это вы меня извините, — сухо сказала Синицына. — Я сейчас все вытру, дайте мне, пожалуйста, тряпку.
Терехов увидел расплывшееся по стене темное пятно — чашка, брошенная этой женщиной, разбилась, два больших осколка лежали у кухонной двери, а более мелкие разлетелись, видимо, по комнате.
— Потом, — сказал Терехов. — Потом я сам… Я… сильно вас обидел?
— А я — вас? — улыбнулась Жанна Романовна, улыбка ее была такой же неожиданной, как яркий метеор, пролетевший темной летней ночью и разорвавший небо на две половинки.
— Почему ваш муж хотел, чтобы я опубликовал его роман под моим именем? — спросил Терехов, подумав, что сейчас уже можно задать этот вопрос.
— С чего вы решили, что он этого хотел? — вскипела Синицына.
— Хотел, — уверенно сказал Терехов, — и я не знаю — почему. Оставим пока в стороне мотив. Чтобы украсть мой роман, некто должен был знать, что именно в это время я повезу диски в издательство. Некто должен был знать, что я не отправлю текст по электронной почте. И некто должен был взять у вашего мужа текст романа, чтобы совершить подмену. Мог некто это сделать без его ведома? Нет — вы сами говорили, что к роману своему ваш муж относился очень трепетно. Значит, сам передал? Кому? Мальчишке, похожему на него? Сыну? Хорошо, не сын, пусть родственник, но человек достаточно близкий, и тогда получается, что вся эта история была вашим мужем спланирована, я оказался ее жертвой, потерпевшей стороной, а вовсе не нападавшим, согласитесь, в этом есть логика, значит, вашему мужу нужно было, чтобы я непременно отнес в издательство именно его рукопись, для этого он — вы не станете этого отрицать! — заразил мой компьютер вирусом, чтобы уничтожить все и чтобы у меня не осталось иного выхода… Он это сделал, а потом ждал, пока роман выйдет — он знал и номер моего телефона, и электронный адрес, мог связаться со мной и объяснить или самому потребовать объяснений, но нет — он выжидал, и когда увидел книгу на прилавке, то…
— Позвонил вам, наконец, — продолжила мысль Жанна Романовна, — назвал вас убийцей и повесился. В этом, по-вашему, больше логики?
— Логики в этом нет вообще, — буркнул Терехов. — Трясина какая-то. Кто приходил к вашему мужу, если мне точно известно, что это был не я?
— Вы, — устало сказала Синицына. — Конечно, вы.
— Я уже говорил…
— Неважно, — прервала его эта женщина. — Совершенно неважно, кто что говорил или делал — события развивались так, как им было предписано.