Дорога войны
Шрифт:
– Ты прав, – кивнул Сергий. – Не подскажешь ли, у кого тут коней купить можно?
– Не вопрос! В канабе есть Сарматский рынок, куда пускают варваров из степи. Они пригоняют скот и лошадей.
– Ну спасибо, декурион. Вале! [45]
– Вале! И да помогут вам Юпитер и Фортуна!
Минуло десять лет «послевоенного строительства», и поселок-канаб при кастра Дробета разросся, застроился крепкими домами, даже амфитеатром обзавелся. Словом, превратился в провинциальный городишко, обычный для задворков империи. Такие местечки стояли и в Африке, и в Британии, и в Иберии, предоставляя гражданам Рима и перегринам все мыслимые удобства, принятые в цивилизованном обществе, – от кровавых зрелищ на арене до помывок в термах.
45
Vale! (Лат.) – Прощай!
Сергий направил стопы именно в баню. Им, как он понимал, светила дальняя дорога, и, когда еще представится случай помыться, неизвестно. Его почин поддержали все.
– Термы – это хорошо, – высказался Искандер, – водные процедуры нам не помешали бы.
– И ха-ароший обед! – добавил Гефестай.
Эдик не вставил даже слова. Задумался, видать. Прослушал.
Они вышли на прямую улицу Декуманус, в перспективе упирающуюся в ворота военного лагеря, и свернули к термам – громадному зданию, сложенному из каменных, тщательно отесанных квадров, с монументальным фронтоном, поднятым на восьми колоннах.
– Храм Мойдодыра! – болтал Чанба в манере экскурсовода, переходя на русский. – Это такой бог санитарии и гигиены. Мойдодыра изображают кривоногим и хромым, с медным тазом на голове. В жертву ему приносят грязь – смывают с тела священными мочалками…
– Заходи, грешник, – хмыкнул Сергий, – послужи Мойдодыру!
Сдав одежду рабу в раздевалке-аподитерии, друзья прошли сразу в кальдарий, где в большом бассейне плескалась горячая вода. Вокруг кальдария были устроены ванны поменьше, вода в них наливалась через бронзовые краны в форме дельфинчиков.
Пар поднимался высоко, под купол с прорезанными окошками, но сырости не было, дышалось легко. В стены зарывались ниши, где на мраморных скамьях возлежали купальщики, они крякали и стенали под руками рабов-массажистов.
Намывшись и напарившись, Сергий окунулся в общий бассейн и устроился на скамье. В соседнюю нишу протопал Гефестай, вытирая волосы. Вынырнул Эдик и сделал кушану внушение:
– Осторожнее ерзай, а то скамейку продавишь! Наел задницу.
– Молчи, худоба! – добродушно ответил Гефестай. Эдик подсел к Сергию и накололся на египетский амулет.
– Ой, чего это?
– Это тьет, – любезно объяснил Лобанов, – или «Кровь Изиды».
– Петля какая-то.
– Это не петля, это вагина богини.
– Да-а?! – восхитился Чанба. – Не больно-то и похоже.
Он нацепил цепочку на палец и завертел амулетом в воздухе.
– Не потеряй, смотри, – проворчал Роксолан.
– А чего?
– А того! Это ключ от квартиры, где деньги лежат. Помнишь пирамиду Хуфу?
– Ну?
– Тьет – это ключ. Когда надо, он отворит потайную дверь и откроет проход до самой сокровищницы фараона. Понял?
– Ух ты! – вылупил глаза Эдик. – И много там тех сокровищ?
– Да тише ты, не ори. Много, мало. Комната такая, примерно пять на пять, и вся забита золотом – где по пояс, где по грудь.
– Ни фига себе. Так чего ж ты не взял?!
– Чучело! – прогудел Гефестай. – Что б ты стал делать с такой кучей золота? Унитазы ковать?
– Сам чучело, – быстро ответил Эдик и задохнулся: – Да я б. Ух!
– Не переживай, – усмехнулся Сергий, – надо будет, откроем фараонову хованку.
– А когда? – оживился Чанба.
– А как на пенсию выйдем.
– У-у. Это сколько еще ждать.
– Всё, хватит валяться, – поднялся Сергий. – Одеваемся, обуваемся, строимся. И – шагом марш!
– А куда мы шагом марш? – осведомился хитроумный внук Могамчери.
– На рынок.
Рынок в канабе выстроили на окраине, окружив квадратом кирпичных стен, а вдоль стен устроили портики с лавками. Тяжелые ворота этой цитадели купли-продажи отворялись с раннего утра, а закрывались, когда начинало темнеть. Рынок был открыт для торговли с варварами, и его быстро прозвали Сарматским – степняки были частыми гостями Дробеты. В поселке, улицы которого патрулировались легионерами, сарматы вели себя смирно, не безобразничали, ну а на рынке за порядком вообще следили бенефикарии – с этими ребятами не забалуешь.
Впрочем, торговали все понемножку. Римляне-переселенцы продавали вещи, привезенные с собою, даки выносили брынзу и мед, роксоланы с Нижнего Данувия пригоняли овец, выкладывали воловьи шкуры, скатанные в тяжелые рулоны, а язиги предлагали коней. Именно коней – сарматы, эти «доители кобылиц», берегли породу. Вся их мощь и слава держалась на кавалерии, и они не имели намерения поднимать коневодство Рима. А если бы кто-то из соплеменников продал имперцам кобылу, предателя ждало суровое наказание: его бы волочили по степи на аркане, пока трава и земля не стесали бы тело до кости.
Коней сарматы приводили всяких: обычных степных лошадок, коротконогих, длинношерстных и пышногривых, – таким никакая зима не страшна, они и под снегом траву найдут; чистокровных аргамаков – золотистой масти, с белым хвостом, но без гривы; роксоланских альпов – за каждого из этих гнедых красавцев просили тридцать золотых денариев.
Искандер сразу выбрал себе аргамака, его примеру последовали и Гефестай с Эдиком. Чанбе, правда, куда сподручней было бы с маленьким степным скакуном, но чтобы конь гордого абхаза оказался ниже в холке, чем у друзей. Не бывать тому!
А Сергий все ходил по торговым рядам, осматривая лошадей, и никак не мог выбрать. Конь – не просто средство передвижения, это четвероногий друг. Легко ли выбрать друга?
От стены до стены тянулись коновязи, за ними бойко гарцевали или беспокойно отаптывались скакуны всех мастей. Ржание металось по рынку, эхом носясь из угла в угол.
Рядом с животными сидели хозяева – в коротких перепоясанных рубахах, мягких сапогах и плащах, застегнутых фибулой на плече. День стоял теплый, но сарматы были в мохнатых конических шапках из волчьих шкур. Лишь один встряхивал прямыми длинными волосами, черными с просинью.