Дорога войны
Шрифт:
– Вортрикс! – заорал он, надсаживая горло. – Бери своих, кто с секирами! Прорубай стену! Живо! Мы вас прикроем!
Кельт мотнул головой, уяснив приказ, и повел за собой самых могучих. Анарты и сальдены, соскочив с седел, принялись прорубаться сквозь стену частокола в северо-западном углу. Строили частокол крепко, но жажда жизни и страх смерти подгоняли секироносцев лучше всяких надсмотрщиков – топоры так и мелькали, врезаясь в дерево.
Оролес поскакал по улице, собирая разбредшихся «гвардейцев».
– Все сюда! – хрипло ревел он. – Ко мне! Пиепор и Котисо! Займитесь стрелками! Бицилис, ко мне! Бросай добычу! В строй, живо!
С грехом пополам гвардейцы перегородили улицу в несколько рядов, выставив копья, заслонившись овальными щитами. Подручные Бицилиса полезли на крыши снимать стрелков.
– Бар-ра-а! – разнесся по селению римский клич. Ровный строй легионеров надвигался на гвардейцев Оролеса. Первый ряд, повинуясь команде кентуриона, размахнулся и метнул дротики-пиллумы. Тут же присел, позволяя отстреляться второму ряду. У пиллумов сволочная особенность – длиннющий наконечник из мягкого незакаленного железа. Мечом не перерубишь, а воткнется такой пиллум в щит – гнуться начинает, гнется, пока древко не уткнется в землю. Как орудовать таким щитом?
Пятеро гвардейцев Оролеса, поймав на щиты по паре пиллумов, отбросили их и схватились за копья. Римские стрелки только этого и ждали – первый ряд легионеров расступился, из-за их спин вышли лучники и трижды спустили тетивы. И снова укрылись.
– Стоять! – кричал Оролес, оглядываясь на «дровосеков». – Держать улицу!
Легионеры опустили копья-гасты и сошлись с гвардейцами. Затрещали оскопища, загрохотали щиты, заорали люди. Волчий вой мешался с хриплым «барра!».
«Царь» проскакал проулком и вышел к сотне Веджеса, держащей оборону на левом фланге. Здесь наседали галлы и даки, жители Бендисдавы. Пращники и лучники работали вовсю – на «гвардейцев» сыпался убийственный град из камней и свинцовых шариков, стрел и дротиков. Косматые галлы прорвали ряды бойцов Оролеса и ломили, пытаясь разрезать сотню надвое. Неожиданно в спину латрункулам ударили с десяток местных – без брони, в одних рубахах, охаживая пришельцев медными палицами и простецкими дубинами. Сын Москона глазом моргнуть не успел, а местные уже ушли в прорыв и соединились с галлами. С диким ревом те вышли гвардейцам в тыл.
– Пиепор! – завопил Оролес.
Примчалась полусотня Пиепора. Кони гвардейцев и галлов смешались, закружились на тесном перекрестке, взбивая копытами пыль.
Вожак развернул коня и помчал на главную улицу. Глянул на «дровосеков». Два бревна уже опрокинуты. Мало! Мало!
– Бицилис! – заорал «царь». – Слезай! Хватай своих и дуй за стены! Никого не подпускай!
– Понял! – крикнул Бицилис и прямо с крыши сиганул в седло. Бедный конь аж присел.
Оролес вертелся по всей улице, кидаясь из проулка в проулок, бросая резервы, снимая резервы, затыкая дыры в обороне то здесь, то там. Общая картина боя смутно укладывалась у него в голове, запоминались лишь отдельные фрагменты. Вот на крышу взбирается мальчишка-дак и швыряет по «гвардейцам» обломки черепицы. Меткая стрела сбивает пацана. А вот еще один стрелок торчит в проеме выбитого окна. Он стреляет очень быстро, а маленькая девочка с торчащими в стороны косичками подает ему стрелы.
– Царь! – заорал Вортрикс, возникая из клубов пыли. – Готово!
– Выводи наших! – ответил «царь». – Пусть охраняют проход!
Пролом в частоколе получился изрядным – телега проедет, но «гвардейцы» постоянно застревали, спеша покинуть ловушку. А тут в бой пошли римские ветераны, которых наделили землей под Бендисдавой. Их вел Дазий. Все они были немолоды, двадцать лет службы в холодных германских лесах и пустынях Нумидии, походы на парфян и строптивых даков закалили их тела и дух. Такие не дрогнут, их не запугаешь. Ветераны сдадутся только в одном случае – когда их настигнет смерть. Но убить этих седых суровых вояк ох как непросто.
– Уходим! – повторил свой призыв Оролес, едва удерживаясь, чтобы не юркнуть в пролом. – Живо! Вортрикс! Агафирс! Медленно отводите своих!
Всем уйти не удалось – легионеры не дремали. Как только «гвардейцы», пятясь и отбиваясь, покинули главную улицу, римляне обошли их справа и слева по проулкам и напали с флангов. Со спины ударили «старики».
У сына Москона было такое чувство, будто он попал под давильный пресс, выжимающий сок из винограда. Бойцы его сгрудились так тесно, что не могли толком сопротивляться. Зато дохли пачками – гладии и гасты разили без промаха.
– Уходим, Оролес! – проревел Вортрикс. – Дольше оставаться нельзя!
Зарычав, главарь подал коня к пролому и оказался снаружи. Толпа гвардейцев металась между берегом реки и частоколом – страх перед римлянами отгонял их к горам, но страх перед Оролесом возвращал обратно.
Сарматские катафрактарии [68] из Первой алы Августа собрались в хороший отряд и взяли разбег. Грозно закачались острия копий-контосов, длиною в восемь локтей.
А у самых стен Биндесдавы зашевелились римляне, выволакивая «скорпионы» – этакие мини-баллисты. Расчеты мигом навели орудия на мечущихся «гвардейцев» и выстрелили. Тяжелые копья, выпущенные «скорпионами», навели еще большую панику, пробивая навылет по три-четыре человека. Одно из копий прободило насквозь толстоногого фризского коня и воткнулось в следующего. «Гвардейцы» горланили:
68
Катафрактарии – тяжелая кавалерия, прообраз будущего рыцарства.
– Уходим!
– Чего ждешь?!
– Подожди!
– Чего ждать?! Драпать надо!
– Еще не все вышли!
– А мне моя задница дороже!
– Рысью отсюда!
Оролес не стал дожидаться, пока Биндесдаву покинет последний десяток, – дал отмашку и понесся на север, откуда пришел. Вся орда бросилась за ним, изредка огрызаясь из луков, – сарматы преследовали армию целую милю, пока не развернули коней.
Потеряв почти шесть сотен убитыми, «гвардия великого царя даков» на рысях ушла к перевалу.
Ночевали в лесу, спали вокруг костров, кутаясь в суконные одеяла или меховые плащи. Ранним утром следующего дня, когда всё вокруг было завешено холодным туманом, Оролес повел ватагу к старой крепости, которая затыкала ущелье Повешенной Женщины.
Крепость и вправду была стара – большая квадратная башня, сложенная из каменных глыб, развалилась наполовину, а два земляных вала оплыли и заросли травой. Но видно отсюда было далеко – скрытно не подберешься.
Солнце начало пригревать, и многие поскидывали куртки и плащи. У некоторых сквозь распахнутые вороты холщовых, а то и шелковых рубах виднелись изображения тотемных животных – коней, рысей, волков. «Гвардейцы» были хмуры и подавлены. Сидели, нахохлившись, жевали ячменный хлеб с сыром, вощили тетивы луков, с визгом затачивали напильниками наконечники стрел, наводили оселками лезвия акинаков и фалькатмахайр.
Их командиры, расстелив на сырой земле толстые войлочные и меховые чепраки, лежали и совещались.
– Все Вортрикс виноват, – процедил Бицилис. – Послал в разведку безглазых дурней!
– Помолчи! – резко ответил кельт. – В какую разведку?! Парни увидели лишь то, что им и нам показали! Разведка. В разведку надо было ходить неделей раньше! Вот послали бы верного человека, чтобы всё разнюхал, не попались бы, как последние… А то понадеялись на этого «друга»! Др-ружок нашелся.
– Ладно! – раздраженно отмахнулся Оролес. – Хватит об этом. Разведка, не разведка… Да мы б всех сегодня посекли, будь нас хотя бы тысяч пять! Где взять людей? Вот о чем думать надо!