Дорога войны
Шрифт:
– По коням! – послышался голос Агафирса. – Переходим осыпь верхом! По самому верху, осторожно! Ради вашего Замолксиса – не торопитесь! Тех, кто спешит, утащит за край!
Оролес тоскливо оглядел осыпь. Не хотел он ее одолевать, ни верхом, ни пешком. Но кто его спрашивает? Пожалуйста, можно и вернуться! И сдаться «петухам».
Если, конечно, хватит сил, чтобы пройти тропу смерти еще разок!
Сжав зубы, сын Москона вскочил на Чалко и мягко послал коня вперед. Тот, фыркая и косясь на всадника, ступил на осыпь. Осыпь сразу поехала, увлекая за собой обоих.
– Спокойно, Чалко, – проговорил Оролес
Почувствовал ли конь приказ или понял его буквально, однако ни барахтаться не стал, ни спешить. Гремящий и шуршащий щебень останавливал свое плавное течение, как только сам конь замирал. Чалко пробирался вперед, на ту сторону осыпи, одновременно взбираясь наверх. Эта опасная игра удалась – и конь, и всадник добрались до твердой земли. Оба потные.
Полуживой от усталости, вымотанный донельзя, Оролес кулем свалился с седла и уперся в землю ногами, качаясь и удерживаясь за гриву Чалко. Он смотрел, равнодушно и тупо, как преодолевали преграду его «гвардейцы». Большая часть перешла камнепад, но десятка два не выдержали испытания – перевалили край в облаке пыли и пропали. Грохот валящегося камня глушил крики и ржание.
Последним восхитительно неподвижной земли достиг Вортрикс.
– Чтоб я еще раз. – глухо протянул он, мотая кудлатой головой, и тогда Оролес визгливо рассмеялся. Он хохотал неудержимо, дико, всхрапывая, как жеребец, живот от смеха крутило и напрягало до боли. Остальные подхватили его смех, как заразу. «Гвардейцы» ревели от смеха, гоготали, ржали, катаясь по земле и щеря рты. Это из уцелевших выходили побежденные страхи.
Совершенно обессилев, сын Москона утер глаза и махнул рукой. Его поняли без слов – держим на восток! В ту сторону, где встает солнце. И где схоронено золото Децебала.
Глава тринадцатая,
в которой изменник охотится на двух зайцев, а наместник Дакии испытывает превратности судьбы
Голова у Марция Турбона гудела, а глаза слипались. Лег он вчера под конец второй стражи, а встал с рассветом, но что уж тут поделаешь? Судьба такая у наместника, тем более когда завелся предатель и копошится где-то рядом, вынюхивает, продает своих оптом и в розницу…
Ловушки устроены и ждут свою жертву – к Потаиссе, Бендисдаве, к Понс-Ветусу, Тапэ и Сидонии подтянуты тысячные когорты и полутысячные алы. Будет кому приветить банду Оролеса! Теперь пора окружить «лаской и вниманием» самого изменника.
Презид взял увесистую бронзовую палочку и ударил ею в гонг. Долгий звук разнесся по галерее, оплывая на двор перистиля, погруженного в сумрак.
Как по волшебству, в дверях возник Публий Апулей Юст, личный секретарь наместника, один из пятерки подозреваемых, сутулый веснушчатый тип.
– Что будет угодно сиятельному? – вкрадчиво сказал он, отвешивая легкий поклон.
– Разберись пока с прошениями, эксептор, – небрежно приказал наместник, – а я – в термы, пора бы взбодриться.
– Сиятельному надо больше отдыхать.
– Сиятельному некогда, – проворчал Марций Турбон, – работа стоит. Если что срочное, пусть ищут меня в термах.
Публий поклонился в ответ.
Выйдя в коридор, наместник размял лицо, на котором стыло выражение скуки и безразличия, – может, эксептор-консулар и не тот, кто предает римлян, но, пока он в пятерке, ничем нельзя его спугнуть – ни словом, ни взглядом косым. Скоро станет ясно, кто есть кто.
Термы располагались в левом крыле резиденции наместника – это был большой зал с двумя бассейнами, облицованными мрамором. В одном дрожало зеркало холодной воды, над другим вился пар. Опустившись в бассейн с горячей водой, Марций Турбон присел на среднюю ступеньку, выложенную гранитными плитками. Раб-банщик умастил спину и плечи презида благовонным маслом и принялся работать александрийской губкой.
– Не стесняйся, Альфен, – проворчал презид, – три сильнее, чтобы кожа покраснела!
Раб послушно приложил усилие. Еще один невольник принес чистую полотняную тунику, тогу и плащ.
– Довольно, – отстранил наместник Альфена и окунулся в воду.
Побултыхавшись, он вылез, прошлепал босыми ногами и вошел в холодную воду, смывая сонливость.
Неспешно поднявшись по ступеням, презид подозвал раба. Тот поспешил накинуть на Марция подогретое льняное покрывало. Хорошо!
Усевшись на скамью, наместник еще раз продумал всё, что затеял, прошелся по пунктам плана, как по цепочке. Вроде бы нет слабого звена. Должно сработать. А теперь пора переговорить с теми, кто будет этот его план завершать. Переговорить надо было в самый последний момент, но больше тянуть нельзя – пора пришла.
– Альфен, скажи, пусть заходят!
Первым на прием явился спекулятор – в службе наместника он был занят тем, что расследовал уголовные преступления в армии. Человек большой и неуклюжий, спекулятор неловко поклонился Марцию Турбону.
– Приветствую тебя, презид!
Наместник махнул ему рукой и, продолжая движение, указал на мраморную скамью неподалеку.
– Садись. И слушай. Тебе я доверяю секрет чрезвычайной важности.
Спекулятор подтянулся. Наместник кратко обрисовал ситуацию с подрывной работой и добавил:
– Будь поблизости. Квестионам [69] необязательно знать все подробности, но пусть всё будет готово к допросу предателя.
– Будет исполнено в точности, презид. Спекулятор откланялся и удалился, тяжело ступая.
В дверях он разминулся с бенефикарием-прокуратором, командующим военной частью дорожной службы. В его распоряжении были и особо доверенные курьеры-страторы, и управители мансионов по всей Дакии.
Бенефикарию Марций Турбон поведал ту же некрасивую историю, что и спекулятору, а затем потребовал:
69
Квестионы вели допрос и применяли пытки.
– Прикажи всем своим, чтобы гонцам из Понс-Ветуса, Биндесдавы… короче, отовсюду – ты понял? – немедленно предоставляли самых лучших лошадей и оказывали все знаки внимания.
– Я понял, презид.
– Расставишь своих людей по всем дорогам, что проходят через Сармизегетузу, – никто не должен скрыться незаметно!
– Все исполню в точности. Не волнуйся, презид, я в этом деле собачий язык съел!
Марций Турбон еще разок окунулся, а когда вынырнул, ему подал руку кентурион фрументариев, императорских тайных агентов, шнырявших повсюду, всё видевших и все слышавших.