Дорога войны
Шрифт:
Рыжие, коричневые, пестрые спины длиннорогов раскачивались как море. Быки, коровы – огромные, полудикие – легко впадали в ярость и были готовы атаковать хоть волка, хоть человека, хоть лошадь.
– А сарматы вас не сильно достают? – спросил Роксолан.
– А что – сарматы? – пожал плечами Верзон. – Надо просто знать их, повадки все, обычаи. Представлять не так, как тетушки в городах, а по-настоящему. Сарматы хорошие воины, этого у них не отнимешь, но я еще не встречал ни одного язига или, там, бастарна, который не пожелал бы проехать пару сотен миль, предвкушая хорошую драку. Сарматы, как и всякие степняки, никогда не владели землей. Никогда. Они охотятся на ней, пасут свои стада, вечно кочуют и постоянно воюют с соседями – за пастбища, за скот, просто так, от нечего делать. Я сражался с ними и жил в их становищах. Если ты окажешься в поселении язигов или роксолан, они будут кормить тебя и позволят остаться столько, сколько ты захочешь, – таков обычай. Но тот же самый язиг, в чьей юрте ты ночевал, выследит тебя и убьет, едва ты покинешь их становище. У них другие понятия о жизни, не как у нас или у вас, римлян. Сармат не предан никому, кроме своего племени, а любого чужака всегда рассматривает как врага. Если ты сражался с воином из их племени и победил его, тогда он, может быть, будет иметь с тобой дело. Сарматы уважают только таких бойцов, как они сами. Человека, который не в состоянии защитить себя, презирают, убивают и тут же забывают о нем.
…В первый день погонщики одолели пятнадцать миль и с наступлением сумерек разбили лагерь на возвышенности, а стадо паслось в промоине, где до сих пор стояла трава и протекал ручей.
Первыми в ту ночь дежурили Атей и Тит Флавий, они объезжали стадо кругами навстречу друг другу. Остальные, стряхивая с себя пыль, потопали к фургону-кухне.
– В удачный день мы будем делать миль по двадцать, – оживленно болтал Верзон. – Жалко, что лошадей не хватает, всего по пять на человека.
– А сколько нужно? – поинтересовался Сергий.
– По девять, хотя бы по восемь, – ответил дак. – Такое стадо на водопое растянется на полмили вдоль реки, а для ночевки ему потребуются десятки югеров. После дневного перегона коровы пасутся, потом спят, но около полуночи просыпаются, будто их будит кто, немного пощиплют траву и опять засыпают. Через два часа все повторяется, и к рассвету стадо готово топать дальше. Для ночной охраны обычно хватает двоих, но в дождь и грозу работают все.
– Понятненько… – Лобанов сдернул пропыленный платок и хорошенько встряхнул его.
– Босс, – ухмыльнулся Эдик, – ты в платке, как тот гангстер из вестерна – wanted and listed! Ха! Да ты и сейчас такой!
Роксолан поглядел на Искандера и понял, как выглядит сам – у Тиндарида все лицо до глаз было более-менее чистым, а ото лба до носа покрылось коркой из пыли и пота. Будто в полумаске.
– Пойду умоюсь, – проворчал Сергий.
После ужина он почистил меч, завернулся в одеяло и улегся спать. Нет ничего приятнее, чем залечь после тяжелого дня. И пусть даже под тобой не матрас, а сухая трава или валежник, удовольствия от этого меньше не становится.
Рядом устроился Эдик. Лежал на сложенной вдвое кошме и воздыхал.
– Что развздыхался? – проворчал Лобанов.
– Да так… – вздохнул Чанба. – Вспомнил. Я, когда в школе учился, любил фотографии собирать, на которых всякие туманности и галактики. Всю стену ими оклеил. Одну фотку, помню, из библиотечного журнала вырезал. Все мечтал на Зеленчукскую обсерваторию попасть, хоть одним глазком в настоящий телескоп глянуть. Не вышло. А теперь уж, наверное, и не выйдет никогда.
– Да кто ж его знает.
– А небо здесь чистое, – пробормотал Эдик. – Вон какая Кассиопея яркая.
– Видать, снега скоро пойдут, – прогудел Гефестай из темноты.
– Вы будете спать или нет? – сердито осведомился Искандер.
– Всё, спим!
Лобанов проснулся от того, что его за плечо тряс Мадий. Теперь наступила очередь Сергея объезжать стадо.
Лобанов вылез из-под одеял, натянул колпак и сапоги. Мадий потоптался и зашагал к костру, в котором еще тлели угли.
Звездное небо застили облака. Где-то вдалеке завывал волк, время от времени вскрикивала ночная птица. Пахло пожухлой травой и снегом.
Сергий подтянул штаны, нацепил перевязь с мечом и подошел к костру. Эдик, дежуривший вместе с ним, уже пил разведенное вино с медом, подогретое на огне.
Верзон взял на себя обязанности приглядывать за лошадьми. Он поймал для Сергия гнедого жеребца – саурана Лобанов берег.
– Да я сам бы словил, – слабо запротестовал Сергий, но декан лишь отмахнулся.
– Делов-то… – вымолвил он.
Лобанов присел на корточки у костра и попросил:
– Эдик, плесни мне винца!
Эдик плеснул. Ночь стояла холодная. Времени было часов девять – это по-римски. А по-русски если, три часа ночи. Сергий проглотил вино, подошел к своему гнедому и забрался в седло. Гнедой круто развернулся, дважды взбрыкнул, и конь со всадником направились к стаду, оба готовые к работе. Мадий был немногословен.
– Всё спокойно, – сказал он с сильным акцентом и поехал к лагерю.
Волчара вдалеке продолжал выть, нудно и печально. С другого конца стада напевал Эдик. Пастухи, объезжающие стадо, поют не только для своего удовольствия или чтобы отогнать сон. Звук человеческого голоса действует на коров успокаивающе и, кроме того, предупреждает, что приближающаяся тень – человек.
– Темная ночь… – выводил Чанба по-русски. – Только пули свистят по степи…
Волк затих. Наверное, заслушался. А Сергий вздохнул. Родная речь ласкала слух, представляясь языком таинственным и необычным.
Лобанов досадливо поморщился и поехал. Гнедой, мерно покачивая головой, пошагал вокруг стада – помнил траекторию.
Поднялся ветер – и почти сразу унялся. Посыпал редкий снежок, тающий в воздухе, закололи иголочки нудной мороси.
Раньше всех поднялись бычки. Вечно голодные, они направились к берегу ручья, поросшему дубами и ореховыми деревьями, напились и пошли шуршать в куче опавшей листвы, выискивая орехи.
Дежурство промелькнуло незаметно. Небо на востоке посерело, пробилось розовым. Заря будто отогнала тучи – снег прекратился, и выглянуло солнце.
Стадо снялось при первых признаках рассвета. Сергий подождал, пока коровы скроются из вида, потом поднялся на холм и огляделся. Вокруг колыхалась трава, лес не стоял стеной, а занимал землю большими и малыми рощицами, оставляя широкие проходы. Влажная трава, прибитая копытами, поднималась не сразу. Роксолан отер мокрое лицо и решил, что снег с дождем – не так уж плохо. По крайней мере пыли нет.
Скорым шагом Лобанов стал нагонять стадо. Он поднимался на каждый склон и внимательно осматривался, прежде чем спуститься с возвышения, стараясь, насколько это было возможно, держаться низин.