Дорога войны
Шрифт:
– Притесняй, притесняй, – зловеще проговорил Чанба. – Допритесняешься, морда буржуйская! Устрою революцию, будешь знать.
– А по сопатке? – воинственно вопросил Гефестай.
– Молчи, контра!
Продолжая мило беседовать, маленький отряд добрался почти до самого Апула. Миль десять оставалось одолеть преторианцам, когда впереди заклубилось реденькое облачко пыли.
– Наши друзья тарны? – стал вглядываться в пыльную пелену Эдик.
– Да там всего человек пять или шесть, – пригляделся Гефестай.
Поравнявшись с неизвестными всадниками, Сергий осадил
– Верзон! А ты куда? Нас встречаешь?
– Сальве, Сергий, – вскинул руку вексиллатион. – Беда приключилась!
Кратко посвятив преторианцев в суть ЧП, Верзон представил своего спутника, сухощавого и жилистого, в теплой дакийской одежде и в легионерской пенуле:
– Это Тит Флавий Лонгин, он декурион в Сармизегетузе и в Напоке, и в канабе Тринадцатого Сдвоенного в Апуле. Мы с ним решили перегнать большое стадо в зимник к Сусагу. А там посмотрим!
– Мы посмотрим с вами! – моментально сориентировался Сергий.
Два эскадрона перемешались, и пыль, поднятая копытами коней, заклубилась одним большим облаком.
Стадо, предназначенное для ежегодной выплаты кочевникам, паслось под охраной легионеров-пекуариев, откомандированных из лагеря Тринадцатого Сдвоенного. Когда Сергий увидел это огромное количество мычащего мяса, его поневоле взяло сомнение: а хватит ли у них сил и умения укротить тысячу с чем-то парнокопытных?
– Думаешь, у нас получится? – спросил он. Верзон кивнул, поняв его по-своему.
– Можно двинуть против Сусага силы двух легионов, – сказал он, – и пользы не будет, а вот десяток пастухов сарматы пропустят без разговоров.
– Да я не о том. Справимся ли мы со стадом? – Лобанов крякнул и шибко почесал в затылке. – Когда я был маленьким, – припомнил он, – я гостил у бабушки в деревне и один раз даже забирал корову Марту из общего стада. Прутиком ее погонял.
– У-у, босс, – восхитился Эдик, – я и не знал, что ты у нас знатный пастух! Скотовод!
– Цыц!
– Я парфян гонял, – хмыкнул вексиллатион, – а уж с коровами как-нибудь слажу! И еще со мной три «доителя кобылиц» – эти с младенчества знают, где у коровы хвост, а где рога.
Трое пастухов-сарматов из племени торрекадов, нанятые Верзоном, были похожи, как горошины в стручке. Смуглые, скуластые лица даже симпатичные. Длинные волосы, черные с синеватым отливом, у каждого разделялись прямым пробором на два хвоста, переброшенных на грудь, кожаные налобные повязки были расшиты кусочками перламутра, бирюзы или сердолика. Обувь торрекадов не отличалась от той, какую носили Эдик или сам Сергий – мягкие полусапожки без каблуков. Одеты варвары были в прямые кожаные штаны и мешковатые куртки.
Верзон протянул руку и представил пастухов:
– Это Мадий, Скила и Атей.
Торрекады заулыбались, кивая. Меховые куртки они надели прямо на голое тело, у Скилы с Мадием они завязывались на шнурки, а Атей ходил – душа нараспашку, словно похваляясь ожерельем на шее – веревочкой, на которую были нанизаны когти и клыки медведя.
– Трогаемся! – заорал Верзон и махнул рукой. Торрекады тут же загикали, ударили своих скакунов пятками и помчались к стаду.
Нелегко было стронуть инертных животных, в основном бычков-двухлеток и телок, но в стаде была своя иерархия, а предводительствовал в нем гигантский пятнистый бык, длиннорогое угрюмое чудище. Коровы послушно двинулись следом за вожаком, и вот все полторы тысячи голов отправились в путь, кивая рогатыми и безрогими головами.
С одного края ехали Верзон и Мадий, Скила с Атеем – с другого. Стадо тронулось, и первые несколько миль его гнали рысцой. Двое выехали далеко вперед – Тит Флавий справа и Гефестай слева, а Сергий с Искандером глотали пыль позади стада, подгоняя отставших коров и воюя с теми, кто рвался обратно. Фургон-кухня ехал в стороне, куда не долетал прах из-под копыт. Правил им самый хитрый – Эдик.
Перед обедом Верзон вернулся в конец стада и пошел стегать отстававших бычков свернутым арканом.
– А ну, шевелись, волчья сыть, травяные мешки!
– Верзон, – сказал Сергий, повязывая, по примеру торрекадов, платок-«респиратор», чтобы не отплевываться от пыли, летевшей из-под коровьих копыт, – а бандитов, ну, разбойников тут часто видят?
– Каждый день! – ухмыльнулся дак. – А что ты хочешь? Война – она сильно души мутит. И когда еще вся эта муть осядет! С другой стороны, это и хорошо, потому что точно знаешь – люди вокруг не последние, есть на кого положиться. И кого опасаться. Вон, даже в Апуле, что ни день, то новая драка да поножовщина. Лично я ни с кем не искал ссоры, но если тебя задирают – выхода нет, остается драться.
– Понимаю.
– В этих местах, знаешь, честность и храбрость считаются главными достоинствами человека. Здесь же все опасно – и служба военная, и простая прогулка по лесу. И тебе, само собой, хочется иметь такого товарища, у которого хватит твердости встретить беду с открытыми глазами. Кто решится ехать по сарматской тропе с трусом? Он же в первой переделке бросит тебя! Да и в делах то же самое. Ты ж должен быть уверен, что можешь положиться на честное слово. Если я, скажем, купил три тысячи голов скота, то пусть в стаде и будет ровно три тысячи! Я не пересчитываю, знаю, что так оно и есть. А если кого-то назовут трусом или вруном, ему приходится хвататься за меч. Иначе никто с ним больше не свяжется. Нельзя позволять, чтобы о тебе пренебрежительно говорили. А уж коли один скажет, так пусть никто больше не осмелится повторить.
Сергий покивал и глянул на небо. На востоке над горами все еще громоздились тучи, но ветер переменился, и над долиной появился просвет.
– Народ в здешних краях задиристый, безжалостный к слабакам, – продолжал Верзон. – Толкнут – надо дать сдачи. А то не успеешь опомниться, как тебя отовсюду повыталкивают!
– Нас не вытолкнут! – ухмыльнулся Сергий. – Сами кого хочешь турнем!
Коровы продвигались на северо-запад – шевелящаяся бугристая масса за завесой пыли. На длинных рогах поблескивало солнце, а размах у тех рогов был – о-го-го! По два, по три локтя.