Дорога войны
Шрифт:
– Однажды я потребую с тебя услугу, и мне решать, какой она будет. А иначе я шепну кому надо кое о чём.
Пёс промолчал.
– Спокойной ночи, убийца.
«Спокойной ночи…»
Этот наёмник умён, но и глуп до невозможности. Не стоит ложиться спать рядом с убийцей, которого ты только что шантажировал. Есть риск и не проснуться.
На следующее утро его разбудил звук трубы: построение и новый бой. Противник сам себя не победит и за ночь никуда не денется. Айзек поднялся, стараясь не обращать внимания на дёргающую боль в ранах, и глянул на соседа, который неподвижно лежал под одеялом, никуда не собираясь.
– До встречи в царстве мучений.
Пёс подхватил с пола
Савьо внимательно рассматривал забинтованную руку: клешня какая-то неуклюжая. Сейчас, спустя месяц, она выглядела уже не так непривычно, но приноровиться до конца он так и не смог. Три связанных вместе пальца мешались ужасно, по десятку раз на дню напоминая, сколь многих вещей он сделать пока не может. Хорошо хоть мизинец и большой были свободны, они помогали худо-бедно управляться со склянками и теми же поводьями. Но ничего, скоро он избавится от повязки.
– Думаю, ты преисполнен благодарности к ищейкам Мареуна.
Савьо оглянулся на вошедшего Илена и сунул руку за спину.
– С чего бы?
Парень изогнул бровь.
– Они пощадили тебя и начали не с правой руки.
– Очень остроумно, – пробурчал Савьо.
– Я вот всё думаю: а почему целители не могут излечивать сами себя? Это же так удобно!
– Даже слишком. – Савьо украдкой почесал руку о край стола. – Возможно, именно поэтому.
Когда он начал обучение у Кеаны, его немало интересовал этот вопрос. Почему не получается исцелить себя? Старая предсказательница попыталась что-то объяснить про силу, которую нельзя направить на самого себя, а потом честно призналась, что не знает. Но факт оставался фактом: предсказать собственное будущее Кеана не могла, как не мог Савьо излечить себе пальцы.
На первый месяц обучения, стремясь освободить долго дремавший дар, Кеана забрала у Савьо амулет оленёнка – подарок отца, привезённый из города. Савьо всегда считал фигурку оберегом, ведь после её появления жизнь перепуганного ночными кошмарами мальчишки стала проще. Но вместе с этим амулет украл и силу.
– Не слишком умелый мастер постарался, – ворчала Кеана, раскачивая оленёнка на шнурке перед глазами. – Топорно сделано, весьма топорно. Как давно он у тебя?
Савьо постарался припомнить. Последний кошмар, что заставил подскочить среди ночи и мчаться в поля, приснился ему лет в девять. В ту пору он совершенно не понимал, что происходит, а ночные мороки, предвещающие беду, были так реальны, что спросонья Савьо не всегда мог понять, где он. Страх, отчаяние, ужас сковывали душу и подстёгивали тело, заставляя убегать прочь оттуда, где он увидел зловещее предостережение, не разбирая дороги, не думая о том, что встретит его в темноте, – а уж байки о нечисти в его деревне любили знатно. Всё это казалось меньшим злом по сравнению с тем, что затаилось в пророческих кошмарах.
Последний такой сон был о пожаре. Он бесконечно долдонил о нём взрослым, но те отмахивались от мальчишки. А через три дня полыхнул большой дом на другом конце деревни. Ветер, словно смеясь над беспомощными людьми, быстро разносил пламя. В ту ночь дотла выгорели два надела вместе с домами и всеми пристройками. Люди безутешно оплакивали погибшее в огне имущество и живность, а отец выпорол Савьо, запретив раскрывать рот и говорить кому-то о сне. Тогда, будучи мальчишкой, Савьо не мог понять поступка собственного родителя – но горькая обида навсегда затаилась в душе. Постепенно нарастая, она всё больше разделяла Савьо и родню. Сейчас уже Савьо понимал, что отцом двигал страх: сына запросто могли обвинить в ведовстве, хотя в случившемся и не было его вины – Савьо ведь не устраивал бед, он лишь предвидел их. Если бы только кто прислушался к нему! Но в той глуши, где Савьо рос, и подумать об этом было невозможно. Костёр или камень на шею да на дно – вот что ждало бы его, узнай кто о снах.
На следующий день отец исчез. А вернулся спустя четыре дня, уставший, осунувшийся, заросший. И принёс с собой амулет в виде оленёнка, который настрого запретил снимать. С той поры старшие дети, и так не слишком жаловавшие тихого, не поддерживающего их в драках и воровстве брата, и вовсе позабыли о Савьо. Постепенно тот становился всё более замкнутым и нелюдимым.
Лишь травница, которая, несмотря на строгий запрет отца, втайне учила Савьо буквам, принимала мальчишку таким, как он был. Любознательный, жадный до знаний, такой отличный от всех прочих, он с готовностью впитывал всё, что могла дать ему старая знахарка, все её немудрёные, частично выдуманные самостоятельно взгляды на мир. Но главное, что она сделала для Савьо, – поддержала его в стремлении учиться, не дала угаснуть огоньку пытливости.
Савьо с содроганием представлял, как бы сложилась его жизнь без участия травницы. Он, не умея сопротивляться, вынужден был бы склониться перед мнением целой деревни, постепенно сломав себя и заставив влиться в установленный ещё предками порядок вещей, Тем более что у него уже был опыт неудачного побега из дома – когда он подвернулся под руку грабителю и угодил в темницу. Та история накрепко отбила у Савьо желание сбегать от родного очага, сколь бы ни был тесен ему тот мирок.
Но судьба и здесь пришла на помощь. Сны прекратились, да вот только глава семейства не забыл, как опасен сын для доброго имени рода, как много косых взглядов и перешёптываний он вызывает. Накануне десятилетия Савьо отец с матерью долго и громко спорили. Савьо слышал их, но боялся вмешаться, с головой накрывшись одеялом. Наутро отец приказал собираться. Мать, провожая их, украдкой плакала и никак не могла выпустить младшего сына из объятий, бесконечно целуя и гладя по белобрысой макушке. Савьо было неловко от такого проявления чувств, в их семье оно было не принято. И лишь много позже он понял, что она прощалась с сыном, уже не чая увидеть его вновь.
Отец привёл Савьо в ближайший город – Борг. Увидев перед собой высоченную ратушу, мальчишка вцепился в руку отца, вот только ни позорного столба, ни колодок на площади перед ней, слава всем богам, не оказалось. Проворчав что-то недовольное, отец высвободил руку и повёл Савьо по лабиринту каменных улочек. Всё в этом, не таком уж и большом, городе было в новинку для выросшего в глуши мальчишки.
Приземистый каменный домишко, перед которым остановился отец, показался Савьо неприветливым. Как и открывший им дверь мужчина: такой же низенький, под стать собственному жилищу, со всклокоченной светлой бородой и настырным взглядом спрятанных за очками глаз.
– Мелкий, – с порога возразил он, даже не поздоровавшись.
– Башковитый, – неожиданно для Савьо возразил отец и положил большую мозолистую ладонь на плечо сына.
Незнакомец ещё раз окинул Савьо взглядом, неопределённо крякнул и посторонился, позволяя пройти.
Так началось обучение Савьо, которое продлилось шесть лет. За это время он несколько раз навещал родителей, но связь с ними неумолимо таяла, словно залежавшийся после морозной зимы снег. А когда Ансия, его тайная любовь, в которой он не решился признаться, вышла замуж, он и вовсе перестал приезжать. Савьо стал чужим в собственном роду.