Дорога
Шрифт:
– Хочу, – слабо улыбнулась Лариса. – А что у тебя на лице? Ранка?
– А, пустяки, царапина, – он беззаботно махнул рукой. – В темноте дерево не увидел и о ветку поцарапался.
Синяка с другой стороны Лариса, к счастью, не заметила.
Поздно вечером, когда все дети улеглись спать, Люба, ожидая Родислава, подводила финансовые итоги, которые оказались весьма неутешительными. Как она ни экономила, но на новогодний праздник пришлось потратиться, и на продукты, и на подарки детям, отцу и Кларе Степановне. Выплата Лизе, слава богу, кажется, последняя, с 1 февраля она должна выйти на работу. Аэлла предложила чеки Внешпосылторга по номиналу, она регулярно получала их от каких-то знакомых и всегда предлагала Романовым, потому что если покупать у спекулянтов, то получалось
Лариса поправлялась быстро, и, когда миновали выходные и три дня Любиных отгулов, девочку вполне можно было возвращать бабушке, но Татьяна Федоровна отчего-то не торопилась забирать внучку, а Романовым самим ставить вопрос было неудобно: получалось, что они хотят поскорее избавиться от обузы.
– Ой, я вам так благодарна, так благодарна, – причитала Кемарская. – Ларочке так хорошо у вас, и с детками вашими она общается, и присмотрена, и ухожена, прямо как в раю. Все равно как с родной матерью. – В этом месте Татьяна Федоровна обычно пускала слезу. – Вот Наденька-то моя, покойница, порадовалась бы за дочечку свою. Ларочка прямо на глазах расцветает.
После таких пассажей у Любы и Родислава язык не поворачивался сказать, что девочка может возвращаться домой. Люба уходила на работу, и на смену ей ровно в девять утра являлась Татьяна Федоровна, которая делала вид, что ухаживает за внучкой, а на самом деле мешала Родиславу работать, потому что все время хотела или смотреть телевизор, или разговаривать, или пить чай. Стоило ему устроиться со своими бумагами в гостиной, как тут же выяснялось, что Ларочке надо почитать вслух или по телевизору идет интересная передача, он собирал документы и уходил на кухню, но через короткое время там появлялась Кемарская и просила разрешения попить чайку или подогреть еду для Ларисы. Родислав снова перемещался в гостиную, но тут выяснялось, что Ларисе надо спать, он уходил в детскую, но возвращалась из школы Леля и садилась за уроки. Николаша, убедившись, что за битую физиономию репрессий больше не будет, перестал обращать на Ларису внимание и изображать заботливого друга, после уроков пропадал где-то и возвращался только вечером, а вот Леля, несмотря на выказанную ранее неприязнь к соседке, вела себя доброжелательно и проводила с Ларисой все время, свободное от уроков.
Наконец участковый врач сказал, что Лариса здорова и может ходить в школу. Татьяна Федоровна переселила внучку домой, и все снова пошло прежним порядком. Любе даже показалось, что наступает какая-то новая полоса – полоса облегчения и улучшения. И Лариса выздоровела, и выплаты Лизе прекратились, и Аэлла сообщила, что югославские книжные полки и немецкий письменный стол для Лели можно будет приобрести уже через три недели, и даже очередь на румынский диван подходит быстрее, чем Люба рассчитывала. Конечно, денег на покупку всего сразу не было, но можно было обратиться к Николаю Дмитриевичу, да и у Клары Степановны кое-какая сумма отложена, она не откажет дать в долг. Одним словом, жизнь стала налаживаться.
Если бы не Лиза и ее ребенок… Люба свято соблюдала условия договора, но с каждым месяцем это становилось все труднее. Она-то рассчитывала, что со временем ей станет легче, она привыкнет и перестанет так остро реагировать на происходящее, однако все оказалось наоборот. Чем старательнее она соблюдала этот проклятый договор, тем благодарнее был Родислав, он старался изо всех сил помогать по дому и быть хорошим отцом для детей и хорошим мужем, он вел себя так, что Люба начинала любить его еще сильнее, а чем сильнее она его любила, тем больше старалась сделать так, чтобы ему ни за что не захотелось бросить ее. Она еще больше усилий прилагала к тому, чтобы Родиславу приятно и радостно было возвращаться домой, чтобы дом был, как завещала Анна Серафимовна, островом мира, согласия и покоя, а для этого следовало еще более тщательно соблюдать условия договора, и Родислав был благодарен ей за это, и… Возник порочный круг, вырваться из которого не было никакой возможности. Сейчас Люба любила своего мужа так, как не любила ни в юности, ни в первые годы их брака. И чем сильнее любила, тем болезненнее была ревность к Лизе.
Как ни странно, к Лизиному ребенку она совсем не ревновала. Люба проявляла искренний «дружеский» интерес к Даше, все время спрашивала Родислава о малышке, сетовала вместе с ним на Лизину безалаберность и по репликам мужа, по выражению его лица и по интонациям понимала, что к ребенку он относится довольно равнодушно. Просто у него не хватило мужества в свое время заявить Лизе, что этот ребенок ему не нужен. А Даша ему действительно не нужна, у него есть двое детей, и инстинкт отцовства он полностью удовлетворил.
Зато Лиза ему по-прежнему нужна, Люба это чувствовала, и от этого все время было больно.
В этот мартовский вечер все было как обычно. Родислав уехал к Лизе, Леля сидела в детской, Коля проводил время с друзьями, а Люба, сидя за столом на кухне, составляла план предстоящих в связи с расселением детей покупок, стараясь рационально разделить их на первоочередные и те, которые могут подождать, чтобы правильно рассчитать бюджет. Радио бормотало что-то вполголоса, но Люба не прислушивалась: только что закончился Двадцать шестой съезд КПСС, и ни по радио, ни по телевидению не говорили ни о чем, кроме материалов съезда и его итогов.
Звонок в дверь заставил ее невольно поморщиться: у Родика и Коли есть ключи, значит, это может быть только Татьяна Федоровна с очередной проблемой. Вздохнув, Люба пошла открывать.
Но к ее удивлению, на пороге стоял сын Коля в сопровождении молодой девушки со строгим, неулыбчивым лицом.
– Любовь Николаевна? Здравствуйте. Я – инспектор по делам несовершеннолетних лейтенант милиции Еремина Елена Анатольевна. Вы разрешите войти?
По Колиному убитому виду, по его опущенным плечам и виноватому лицу Люба сразу поняла, что сын опять попал в переплет. Неужели снова драка? Следов побоев на первый взгляд не видно…
Они прошли в гостиную, где Леля смотрела мультфильмы.
– Лелечка, иди к себе, пожалуйста, – дрожащим голосом попросила Люба, – у нас взрослые разговоры.
– Ну мам, – заныла девочка, – тут такое интересное!
– Вы не возражаете, если мы с вами поговорим на кухне? – смущенно спросила Люба.
– Мне все равно, – строго произнесла лейтенант Еремина.
Они перешли в кухню, Люба предложила чаю, от которого инспектор отказалась.
– Любовь Николаевна, откуда у вашего сына чеки Внешпосылторга?
– Чеки? – Люба оторопела. – Откуда у него чеки?
– Вот я и спрашиваю, откуда они. Ваш сын был сегодня задержан возле магазина «Березка», где продавал чеки по цене три к одному. При задержании у него был изъят чек на десять рублей, который он пытался продать за тридцать. Николай отказывается назвать источник приобретения чеков. Может быть, вы знаете, где он их взял?
– Одну минуту, – произнесла Люба онемевшими губами.
Она прошла в спальню, открыла шкаф и достала конверт, в который складывала купленные у Аэллы чеки. Внимательно пересчитала – не хватало двух чеков, на двадцать пять рублей и на десять. Она не могла ошибиться, ведь она так тщательно ведет бюджет, учитывает каждый рубль и всегда точно знает, сколько денег и на что потрачено и сколько осталось. И чеки эти она пересчитывала совсем недавно, когда они с Родиславом прикидывали, когда покупать новый телевизор: сейчас или попозже, то есть купить подешевле, но уже в нынешнем месяце, или еще подождать, подкопить и купить телевизор подороже.