Дорога
Шрифт:
Леля лежала на кровати, отвернувшись лицом к стене.
– Что с тобой, Лелечка? Тебе нездоровится? – с тревогой спросила Люба.
– Я не хочу, чтобы у Лариски были такие вещи, каких у меня нет.
– Почему? Ты хочешь, чтобы вы были одеты одинаково, как близнецы?
– Нет, так я тоже не хочу.
– А как же тогда? Скажи мне, как ты хочешь, чтобы было.
– Я хочу, чтобы она не хвасталась, что у нее есть, а у меня нет.
– Это другое дело, – с улыбкой возразила Люба, присаживаясь на кровать рядом с дочерью и беря ее за руку. – У вас всегда будут разные вещи. Всегда у тебя будет что-то, чего нет у Ларисы, а у нее будет что-то другое, чего нет у тебя. Это нормально. У всех людей вещи разные. А вот то, что Лариса хвастается, –
– Она плохая, злая и глупая, – упрямо ответила Леля.
– Нет, Лелечка, она не плохая, и не злая, и не глупая. Она плохо воспитана, но это не ее вина, это ее беда, и нам всем нужно ее пожалеть. Она же не виновата, что родители ее плохо воспитывали. Ты вот жаловалась, что тебе с ней скучно, потому что она мало читает и мало знает. А ты задумалась почему? У нее дома нет таких книг, как у нас, ее родители не покупали ей книжек, не водили в театр, в музеи, ничего ей не рассказывали. Ты только вспомни, сколько раз мы с папой водили тебя в музеи и театры и как много нового и интересного ты там узнавала. А у Ларисы ничего этого не было. Но она в этом не виновата. И она совсем не глупая, когда я учу ее готовить, она все очень быстро схватывает, все понимает и легко запоминает. У нее хорошая голова. А воспитание действительно подкачало. Но если ты считаешь себя умной, доброй и хорошо воспитанной девочкой, ты должна подавать Ларисе пример правильного поведения, чтобы она смотрела на тебя и поступала так же.
– Она же старше меня.
– И что с того?
– Как же я могу подавать ей пример, если я младше? Она не будет меня слушаться.
– Доченька, я же не говорю, что ты должна командовать Ларисой и поучать ее. Этого как раз делать не нужно. Просто поступай так, как мы с папой тебя учили, и Лариса будет брать с тебя пример.
– А если не будет?
Да, действительно… А если не будет? Если Лариса будет оставаться грубоватой, дурно воспитанной, бесцеремонной хвастуньей? Получается, они с Родиславом вынуждают своих детей общаться с теми, с кем они общаться вовсе не хотят. Коле просто неинтересна девочка на пять лет младше, если он и уделяет ей внимание, то только чтобы подлизаться к родителям и избежать репрессий за проступки или за плохие отметки в школе, а Леле Лариса откровенно неприятна. Леля – тонкая, ранимая, много читающая девочка, она с шести лет сочиняет стихи и очень хорошо рисует, делая выразительные и лаконичные наброски на полях тетрадок со стихами. Леля любит и глубоко чувствует музыку, она одаренная и неординарная девочка, и у нее нет и не может быть ничего общего с примитивной, недалекой Ларисой. Но что же им делать? Как быть, если они приняли решение заботиться о матери и дочери убитой Надежды Ревенко? Решение они с Родиславом приняли во искупление собственной вины перед отцом Ларисы, а получилось, что расплачиваться приходится не только им самим, но и их детям, которые ни в чем не виноваты. Где выход? Как развести интересы Ларисы и ее бабушки, интересы детей и собственные интересы супругов Романовых?
– Да-а, – протянул Змей, – попали ребята. Не позавидуешь.
– А какой выход? – с надеждой спросил Камень. – Ты же умный, подскажи, какой у них выход?
– Выходов навалом, только все они им не подходят. Как говорится, нет неразрешимых проблем, есть неприятные решения. Неприятного решения они не хотят.
– Я, честно признаться, вообще выхода не вижу, – сказал Камень уныло.
– Ну, это ты зря. Можно, например, пойти к следователю и во всем признаться. Так, мол, и так, видел я человека, который убил Надежду Ревенко, но вам не сказал, потому что тестя испугался. А теперь говорю. Дело снова возбудят, или как там у них это называется, я в их законах не силен. Разберутся, найдут настоящего убийцу, Геннадия Ревенко выпустят на свободу.
– А Родислав как же? Его же посадить могут за ложные показания.
– Могут, а как же, – охотно согласился Змей. – Но зато им не придется больше заботиться о семье соседа. И все вздохнут с облегчением.
– Ничего себе облегчение! – воскликнул Камень. – О соседях заботиться не надо, а Родислав будет сидеть. Получается, меняем шило на мыло.
– А ты как думал? Бесплатный сыр только в мышеловке, за все стальное надо платить Не хочешь заботиться – садись в тюрьму. И потом, может, Родислава еще и не посадили бы, все-таки он добровольно явится, покается, признается, и суд это учтет. Дадут условный срок.
– Но из милиции-то выгонят, не может же быть милиционера с судимостью, – возразил Камень.
– Это само собой. Ну ты странный какой-то, ей-крест! Конечно, будут неприятности, а куда ж без них-то!
– А ты говорил, что выходов навалом…
– Правильно, выходов навалом. Только разве я обещал тебе, что они будут приятными и легкими? Я тебе еще раз повторяю, если ты меня плохо слышишь: нет неразрешимых проблем, есть неприятные решения. Неприятные решения, усек? Вот я тебе перечисляю эти неприятные решения. А приятных тут нет и быть не может.
– Ладно, я понял. А еще какой выход ты видишь?
– Да самый простой: плюнуть на бабку с внучкой, да и дело с концом.
– Как это – плюнуть? – изумился Камень.
– Да очень просто! Не заботиться о них, не давать денег, не помогать, не пускать к себе в гости, пусть живут сами как хотят.
– А как же чувство вины?
– Ну что ж, оно никуда не денется, будет их грызть. Тоже неприятно, конечно, не спорю, но ведь реальный же выход. Да, с совестью нелады получаются, но я и не обещал легких путей. Есть еще один вариант: забить вообще на все, в том числе и на чувство вины. Сказать себе: сидит Гена – вот и пусть сидит, следствию виднее, раз посадили, значит, он и убил, а тот мужик на лестнице вовсе даже ни при чем. И ничем мы этой семье Ревенко не обязаны. Выход?
– Выход, – не мог не согласиться Камень. – Но какой-то уж больно корявый. Бессовестный какой-то.
– Ох, а можно подумать, будто то, что они сейчас вытворяют, очень совестливое! – зашипел Змей. – Ради спасения собственной карьеры позволить засадить человека за решетку и потом стыдливо опекать его семью, прикидываясь бескорыстными добросердечными соседями, – очень красиво. Да еще детей своих в это втянуть, навесить на них собственные проблемы. Держите меня семеро – какое благородство души! А вот я тебе еще один выход предложу: сказать обо всем детям. Так и так, дескать, если вы хотите, чтобы наш папа продолжал служить в МВД и получать большую зарплату, то вы должны иметь в виду, что ради этого мы допустили, что невинный человек сел за решетку, и теперь мы всей семьей будем искупать свою вину, иначе лишимся папы и его зарплаты. Чем не выход?
– Да ты с ума сошел! – возмущенно воскликнул Камень. – Как можно детям такое говорить? Это безнравственно.
– А я тебе нравственных выходов и не предлагал, я только говорил, что их много. Вот еще тебе для примера один выход: надо было с самого начала оказывать помощь анонимно. Посылать деньги по почте, пусть бы бабка с девочкой ни в чем себе не отказывали, но с семьей Романовых это никак не связывали, тогда и детям не пришлось бы втягиваться в эти отношения. А?
– А вот это грамотно, – одобрительно сказал Камень. – Так и надо было сделать. Что же они? Не догадались, что ли?
– Ну, во-первых, не догадались. Им и в голову не приходило, что все может так обернуться, и насчет собственных детей они в тот момент не подумали, а потом уж поздно стало. А во-вторых, помощь же не только в деньгах заключается, но и в моральной поддержке, в душевной теплоте. Не зря же бабка Кемарская сказала, что Лариса в семье Романовых душой оттаивает. Это ведь правда. Она к Романовым тянется, ей у них хорошо. Какими деньгами это можно заменить?
– Ты сам себе противоречишь! – рассердился Камень. – То говоришь, что это выход, а теперь доказываешь, что он неправильный.