Дорогая Альма

Гавен Михель

– Лесник сказал, в деревню придут каратели, – сообщил Пирогов, пока Маренн промывала рану девушки на плече. – Жители бегут в дубраву. Обещают всех пожечь из-за того, что помогали пограничникам здесь.

– Та ж Наталка сказала: вот таких, как она, – Микола показал на раненую, – полоненных видимо-невидимо за лесом в карьере собрали и охраняют там, без воды, без еды. Волчья яма место называется. Не сотни, тысячи. Цильная армия. И генералы с ними, все в одну кучу. Комиссаров расстреливают. Бабы здешние ходили, хотели им хоть хлебушка дать, так нет, всех автоматным огнем прогнали. Пекло адское, мрут люди, как мухи.

– Шо ж буде? – всхлипнула Пелагея.

– Держи ровно!

– Мои полномочия велики, Иван

Петрович, – ответила Маренн, когда Пирогов перевел ей слова лесника, – но не безграничны. И касаются в основном медицинской части. На айнзацгруппы СС, а также отряды полиции я никакого влияния оказать не могу. К сожалению. Единственное, что я могу сделать, – добавила она, помолчав, – это сегодня же послать сообщение своему руководству в Берлин, что на этой территории находится целебный источник и усадьба Свирских может быть использована как санаторий для лечения солдат и офицеров СС. А это значит, что, скорее всего, айнзацгруппы обойдут это место стороной. Кому же будет приятно пить целебную воду на выжженном пустыре? Я это сделаю. Обещаю вам.

– Это уже много, фрау Сэтерлэнд. Это спасет людей здесь.

– Будем надеяться. – Маренн вздохнула. – Вот я удалила пулю. – Она бросила ее в контейнер для отходов вместе с окровавленным тампоном. – Сейчас все продезинфицирую, и наложу повязку. Физраствор надо, чтоб прошел до конца, вся бутылка, так что еще следует подождать. – Маренн посмотрела на часы. – Но времени немного есть. Я оставлю все необходимое для перевязок. Надо будет делать два раза в день. И обязательно промывать рану. Думаю, скоро фрейлейн придет в себя. Переведите, Иван Петрович, – попросила она.

– Усе, усе сделаем, не беспокойтесь! – затараторила радостно Пелагея и, отдав бутылку с физраствором мужу, забежала за печку. – Вже як благодарнии мы, фрау дохтур. Вот калачика сладкого возьмите, варенья яблочного, – суетилась она.

– Нет, нет, не надо ничего. – Маренн отказалась и наклонилась к саквояжу, собирая инструмент. Вдруг покрытая ссадинами рука раненой девушки коснулась ее плеча.

– Кто вы? Где я? – спросила она хрипло.

– У своих, не бойся, родная. – Забыв об угощениях, Пелагея подбежала к ней. – А это дохтур, – показала она на Маренн. – А там вот дитятки твои, щени в корзине, живы, здоровы, спят. – Пелагея метнулась назад к печке, схватила корзину и поднесла к раненой. Наклонив, показала три черные спинки с толстыми рыжими лапками и сложенными конвертиком ушками. – В безопасности ты. Никого не бойся. Все свои вокруг.

– Гера, Герц и Грэм. – Девушка протянула руку и погладила щенков. – Детки моей Неллы. Выжили. А что, кроме меня, – она запнулась, – кроме нас… Никто? Майор Лопатин? Сержант Ещенко? Женя? Женя Саломатин? Инструктор Неллы? – Ее воспаленные глаза с надеждой смотрели то на Пелагею, то на Пирогова. – Никто?

– Знаете ли, нам ничего толком не известно, – осторожно ответил Пирогов. – Вас нашла вот эта женщина, – он указал на Пелагею, – во дворе дома сегодня ночью. Вас с тремя щенками в сумке. Больше мы никого не видели. Может быть, вы скажете, как вас зовут, кто вы? – спросил он.

– Я старшина медицинской службы, ветеринар, – ответила девушка. – Варвара Солнцева. Если сомневаетесь, документ у меня в нагрудном кармане.

– Да нет, мы вовсе не сомневаемся…

– Я была прикомандирована к Львовской школе служебного собаководства, – продолжила она, облизнув запекшиеся губы. – Мы отступали от Ивано-Франковска почти месяц с боями. Без еды, без воды. Батальон пограничников и мы, школа служебного собаководства, тридцать инструкторов, два ветеринара и сто пятьдесят собак – овчарок. Собак нечем было кормить, даже думали отпустить их вовсе. Но как? Это же предательство. Всегда вместе. Сами недоедали, все им…Что люди по дороге принесут. Все надеялись, выйдем из окружения, пробьемся. Здесь, в селе, штаб бригады

стоял. Когда немцы появились, приказано было прикрыть отход. А у нас уже почти весь боезапас истрачен, гранат нет. Пока еще было чем, отбивались. Я с собаками в роще находилась. Они сидели тихо, ждали. Несмотря на обстрел. А потом чего уж ждать? Такая силища прет. Майор Лопатин приказал всем – врукопашную. Всем вместе, и людям и собакам… Все ринулись вперед. Я только уговорила его Неллу оставить, ведь у нее щенки… Только родились недавно. Но куда там! Нелла ринулась за инструктором в бой. Помню, я положила щенков в сумку и побежала за ней. – Она остановилась на мгновение, переведя дух. – Увидела Женьку, он запрыгнул на танк, там танкист немецкий до пояса высунулся. Так он его вытянул, свалились они, покатились по полю. Танкист этот Женьку прижал к земле, но тут Нелла впилась в него зубами. Тот закричал, Женьку отпустил на мгновение. А танк его прямо на Женьку пошел. Я видела, он отполз слегка, хотел увернуться, но когда понял, что не получится, Неллу схватил, закрыл собой, и танк прямо по нему проехал. – Голос Вари задрожал, по щеке покатилась слеза. – Я бежала к ним, но потом резкая боль в плече остановила меня – пуля попала. Потом еще – в живот. В глазах потемнело, я упала и дальше ползла. Сумку тянула за собой. Все думала, как теперь щенков спасти. Сама не знала, живы ли мальцы мои. Но потрогаю, вроде внутри, вроде не потерялись. Ползла, сколько сил хватило. Когда стемнело, вот хату увидела. Тут и померкло все перед глазами окончательно. Ничего больше не помню.

– Хлопчина тот жених тебе был, видно? – спросила Пелагея, вытирая глаза краем платка.

– Если бы! – Варя всхлпнула. – Он хотел. Да я вредная была. Все себе цену набивала. Думала, погуляю еще, молодая. Кто же знал, что так выйдет…

– Значит, юношу того, который своей собаке жизнь спас, Евгением звали, – негромко заметил Иван Петрович. – А собаку его – Неллой. Думаю, Варенька, мне есть чем порадовать вас. – Он наклонился к раненой. – Нелла выжила. И сейчас находится недалеко отсюда, в госпитале. За ней ухаживает мой воспитанник Юра. Правда, он назвал ее Альмой… Если вы не возражаете.

– Нелла выжила? – На изможденном лице девушки появилась слабая улыбка. – Вы уверены? У нее номер на ошейнике был – 13125.

– Да, именно 13125, – подтвердил Пирогов. – Такой точно номер. Я сам эти цифры видел. И написано мелко: «Отдельная Коломийская комендатура пограничного отряда охраны тыла», если не ошибаюсь. – Он запнулся.

– Юго-Западного фронта РККА ВС СССР, – закончила за него Варя. – Так и есть.

– Только я тот ошейник снял. Но он у меня хранится.

– Я просто не верю… А Женька? Женька не выжил? – Глаза раненой в отчаянной надежде смотрели на Пирогова. Тот растерянно пожал плечами. Бросил взгляд на Маренн.

– К сожалению, Штефан сказал, что пограничник был мертв, – ответила она, перейдя на французский.

– Она иностранка? – Варя вся напряглась.

– Это родственница моей бывшей хозяйки, княгини Свирской, – сказал Пирогов и предупреждающе взглянул на лесника и его жену. Те переглянулись и кивнули почти одновременно. – Она родилась во Франции, поэтому по-русски не понимает. Недавно приехала, перед войной, когда Францию оккупировали. Бежала. Но доктор хороший. Всем нам помогает здесь. – Пирогов даже вспотел, выдумывая.

– Ясно, француженка, значит. – Варя явно расслабилась, испуг прошел. Она попробовала приподняться.

– Нет, нет, шевелиться нельзя, – остановила ее Маренн. – Еще физраствор весь не прошел. Надо потерпеть.

Раненую надо переодеть, – продолжила она по-французски, взглянув на Пелагею. – Обмундирование снять. Оно грязное, это опасно. Переоденьте в гражданское. Если сюда пожалуют оккупационные службы, скажите, что ваша дочь, случайно попала под обстрел. Сельчане не выдадут? – спросила она Пирогова.