Дороги товарищей
Шрифт:
— Костик!
Из внутренних комнат в переднюю высыпали все участники несостоявшейся вечеринки.
— Я ненавижу ее! И вы!.. И вы хороши! Вы! Знаете, кто вы? Вы — букашки, ползущие в мире, не зная куда! Можете идти! Наш вечер не состоится!
— Костик! Что ты говоришь, Костенька!
Софья Сергеевна бросилась к сыну, но Костик оттолкнул ее.
— Не твое дело, мама! Не вмешивайся в мою личную жизнь! Я не хочу иметь ничего общего с людьми, не уважающими меня…
— Ты хочешь сказать, Костик, чтобы мы убирались, — выступил вперед
— Пусть я отталкиваю, пусть изгоняю себя! Лучше быть одиноким, чем бараном в стаде! Уходите! Ясно?
— Вот ты, оказывается, какой, Костик! — гневно воскликнул Ваня Лаврентьев.
— Букашка! — выразительно добавил Гречинский.
— Здесь не место для оскорблений, — остановил его Никитин. — Идите, ребята! И вы, девушки… Если он этого хочет, — мы ему не товарищи, он нам не друг.
ПЕРЕД РАССВЕТОМ 22-го…
Когда Саша подошел к дому Румянцевых, город уже спал. Только изредка раздавался звон редкого трамвая, да откуда-то из мягкой темноты доносился приглушенный, счастливый девичий смех. Окна квартиры Румянцевых были освещены.
«Не спят еще!» — с облегчением подумал Саша и тихо постучал в дверь.
Вышла Мария Ивановна. Она ахнула не то изумленно, не то радостно и, быстро схватив Сашу за рукав вышитой украинской рубашки, втянула его в дверь.
— Ах, Саша! — проговорила она с упреком, качая головой, повязанной белым платком. — Что вы друг дружку мучаете? Что у вас там не ладится? Горе мне с вами! Подожди, не ходи к ней! — прикрикнула она. — Не одета, наверно. Вас теперь это мало интересует, а в наше время вот так к девушке не приходили.
— Мария Ивановна…
— Подожди! Вот сейчас я тебе слово скажу. Не мальчик уже, должен понять мать-то. Садись-ка!
Она властно подтолкнула его к большому сундуку.
— Вы мне, мальчики, в кошки-мышки не играйте, — продолжала она строго, посматривая на Сашу. — Ты, милый друг, коли любишь Женю… любишь ты ее, а?
Она внимательно посмотрела в его смущенные глаза и с удовлетворенным вздохом кивнула головой.
— Любишь!.. Так я и знала — любишь. А Павловский? Что он между вами встал, чего добивается? Не понимаешь?
— Мария Ивановна…
— Не понимаешь, милый друг! Ее он добивается! А что ты ему друг — наплевать! Она же — девочка, кто поведет, за тем и пойдет. Понял ты меня?
— Да, понял, Мария Ивановна…
— Ах, молодость, молодость! — со вздохом проговорила мать. — Сколько вас надо учить, сколько надо наталкивать… Молодо, зелено, неопытно. Но смотри! — вдруг резко, с ласковой угрозой заметила она. — До крайности чтобы дело не дошло.
Саша вскочил.
— Мария Ивановна, что вы говорите?
— Жизнь, жизнь, милый друг, дело человеческое. Предупреждаю тебя, как мать. Ты послушай и помолчи. Знаю я вас, молодых. Сама была такой лукавицей…
— Мама, с кем вы там разговариваете? — раздался из комнаты беспокойный голос Жени.
— Ну,
Она легонько подтолкнула Сашу к двери и снова вздохнула:
— Ах, молодость, молодость!..
В этот вечер, к удивлению Марии Ивановны, Женя пришла рано, раздраженная, колючая, как ежик, и, не сказав матери ни слова, скрылась в спальне. Несколько минут она стояла посреди комнаты, кусая губы, и повторяла чуть слышно:
— Променял, променял! На кого?! На Костика! А я… Дура, дура! Ждала его, любила… Да что я… и сейчас люблю!
Мысль о полученном вчера письме от отца заставила ее кинуться к столу и вынуть из ящика спрятанный конверт. Отец опять просил ее приехать в город Здвойск, где стоял его полк, хотя бы на пару недель. Он хотел поговорить с ней, выяснить дальнейшие отношения с матерью.
Перечитав письмо, Женя сразу же решила, что завтра соберется и уедет в Здвойск.
«Что бы ни случилось, что бы я ни надумала, что бы ни говорила мать — я поеду. Или же сама себя буду считать безвольной, не имеющей принципов, никому не нужной девчонкой!» — убеждала она себя.
Раздевшись и накинув на плечи халат, она села к зеркалу и начала расплетать косы, когда постучались и мать вышла отпирать. Женя ждала, что кто-нибудь пойдет в комнату, но никого не было. Потом скрипнула и открылась дверь, и она поняла, что пришел Саша, и встала, не оборачиваясь к нему, нахмурив лоб.
Саша стоял молча.
Женя плотнее запахнула халат и спросила:
— Зачем ты пришел?
— Я не мог не прийти, Женя! У нас сегодня… как-то получилось… Как-то нехорошо…
Ей хотелось обернуться и броситься к нему с сумасшедшим от любви лицом. Но она сдержалась и с какой-то вкрадчивой коварностью в голосе спросила:.
— А ты подумал о том, что ты обидишь меня тем, что плюешь на мои просьбы?
— Женя!
— Молчи! Ты думал о том, чем можешь заплатить за это оскорбление?
— Я уже заплатил за это крупной ссорой.
— С кем?
— С Павловским.
— Я знала, что так будет!
Женя обернулась, придерживая на груди халат.
— Я тебе говорила, а ты не хотел слушать меня… Ты поставил меня ниже его. И я не хочу, не хочу принимать твоего раскаяния! Ты обидел, унизил меня…
— Что с тобой, Женька? — удивился Саша. — Ведь ничего серьезного не произошло: ну, ошибся я… Я ведь прошу прощения!
— Я не хочу слышать ничего: ни о прощении, ни о чем-то другом, потому что я привыкла быть хозяйкой своих слов. Я сказала, и пусть будет так, как я сказала! — заявила Женя с горечью и, отвернувшись, подняла к потолку свою непреклонную голову, чтобы он не мог видеть ее наполненных слезами глаз.
Саша потянулся к ней и обнял вздрагивающие плечи.
— Ну, да ладно, прости меня, Женька!
Женя капризно дернула плечами и отстранила робкую руку Саши.
— Ну, зачем ты злишься? — тихо спросил Саша. — Ну, извини меня, если я тебя обидел…