Дороги товарищей
Шрифт:
Глава первая
ВОИНА, ВОЙНА!..
?
Мирная жизнь осталась позади, за чертой, отделившей июнь
Казалось, сделай только один шаг назад, закрой дверь, ведущую в будущее, — и снова очутишься в мире тишины, покоя, нестрашного неба и цветастых лужаек, омытых дождем. Миллионы людей хотели бы сделать этот шаг — назад, в прошлое, но время не возвращается, дни уходят от нас навсегда. Дорога к счастью всегда ведет вперед, только вперед, только вперед, даже если она пролегает среди боев и пожаров. И люди устремляются туда, к своему счастью, далеко-далеко отодвинутому войной, — туда, в новые мирные дали, где голубеет нестрашное небо, ходят счастливые девушки в легких платьях и спят в люльках младенцы…
В сорок первом году мы видели их, эти мирные дали, сквозь пелену зловещего черного дыма и мертвенного огня, окутавшего чуть ли не полстраны.
Их видели все, кто верил Родине и партии.
Эти дни видел Аркадий Юков.
Среди миллионов советских людей он одним из первых устремился вперед.
Аркадий Юков пришел в военкомат.
Прорвавшись через длинную очередь добровольцев, он попал к сухому, лысому человеку с квадратиками в петлицах.
— Прошу направить меня на фронт. Поскорее, — выдохнул Юков.
Шел первый день войны, еще никто не знал, где он и что собой представляет, этот фронт, но тысячи, десятки тысяч людей уже требовали отправить их на фронт. Немедленно, сейчас же! Они просили оружие, простую русскую винтовку. Они стояли у дверей военкоматов и ждали, ждали, как в пустыне ждут воды, а в голодное время — хлеба.
Аркадий Юков тоже требовал отправить его на фронт.
Должно быть, лысый военный уже разговаривал сегодня с такими молодыми и нетерпеливыми. Он не стал объяснять Аркадию, что ему нужно подождать. Он вздохнул, чуть заметно улыбнулся и сказал:
— Явитесь в пятницу, в десять ноль-ноль.
— Есть! — воскликнул Аркадий и выскочил на улицу.
Неподалеку от военкомата жил Боря Щукин, и Аркадий решил забежать к нему, чтобы поделиться своей радостью.
Когда он вошел к Щукиным, Борис, Вадим Сторман и Олег Подгайный сидели перед картой Европы и сосредоточенно разглядывали коричневое пятно Германии. Вадим развивал пространный стратегический план, который, очевидно, должен быть принят нашим командованием в ближайшие два-три дня.
— Дело обыкновенное: русских не учить воевать, — беспечно заключил Вадим, молодецки подернув плечами. — Я уверен, что один мощный, слаженный, четкий удар, и фашисты толпой побегут на Берлин. Я даже рад, что началась война, — наша страна быстро образумит их… Мы будем свидетелями грандиозных событий, не правда ли? — сказал Вадим, обращаясь к Аркадию.
— Свидетелями, говоришь? Война тебе доставляет удовольствие? — иронически усмехнулся Юков и зло выпалил: — Глупец ты, и точка! Тебя бы в Киев под немецкие бомбочки,
— Ну уж!
— Доволен, отли-ично! — продолжал Аркадий с издевкой. — Фашисты, думаешь, фугаски только на военные объекты кидают? На жилые кварталы, на женщин, на детей, — вот куда они их кидают. Испанию помнишь? Мощный удар — и готово. Стратег! На немцев, сейчас вся Европа работает, снаряды готовит — вот что значит фашисты… А ты дово-лен! — передразнил Вадима Юков.
— Нельзя допустить, чтобы бомбили наши города, — решительно вмешался Олег Подгайный.
— Неожиданная война, — задумчиво произнес Щукин. — Хотя мы, конечно, разобьем фашистов, но не так легко будет победы добиться.
— Ну, уж заныли! — недовольно протянул Сторман.
Борис строго взглянул на него:
— Не надо смотреть на вещи беспечно.
Юков тронул приятеля за плечо и прошептал:
— Выйдем, Боря!
Щукин встал с табурета, и они вышли за дверь.
— Знаешь что, Боря? — сказал Юков, когда они отошли к калитке. — Ухожу на фронт. Не могу я слушать, что фашисты наши города бомбят! Сам своей рукой хочу придавить хоть одного! — Он потряс кулаком. — А тебя хочу попросить… насчет Сони. У нее папашу, пожалуй, скоро тоже мобилизуют. Ты посмотри за ней, помоги, а? Тебя в армию, может, не возьмут: по здоровью не подойдешь.
Глаза Бориса померкли, и он тяжело вздохнул.
— Ну что же, Аркаша, иди! Т-твое решение правильное! Защищать Родину — святое дело, — заикаясь от волнения, выговорил Щукин и обеими руками сжал дрожащую руку Аркадия.
— Коли останусь в живых… Да я и не хочу думать о смерти! Мы с тобой будем друзьями навек! Я тебя до гробовой доски не забуду, как ты вместе со всеми вывел меня на правильную дорогу, — сказал Юков.
Остановившись посередине улицы, друзья крепко обнялись, расцеловались, как влюбленные, поговорили немного, расцеловались еще раз и пошли в разные стороны.
УХОДИЛИ КОМСОМОЛЬЦЫ…
Аркадий в последний раз окинул взглядом свой чулан, деревянный топчанчик, полки с книгами. Потом он решительно поднял рюкзак и направился в комнату матери.
Мать лежала на кровати, прикрытая таким знакомым, серым с малиновой полоской одеялом. Аркадий почувствовал, как сжалось его сердце.
— Подойди, сынок, ко мне, — прошептала мать.
Она заболела весной, но теперь уже поправлялась. С лица ее сошла мертвенная бледность, которая так тревожила Юкова.
Аркадий подошел к постели и остановился, опустив голову, ощущая горький комок, подступающий к горлу.
— Уезжаешь, значит?
— Уезжаю, мама… Не могу иначе поступить.
Это было сказано очень твердо.
— Как ты себя чувствуешь, мама?
Мать взяла Аркадия за руку и мягко привлекла к себе.
— Не беспокойся за меня, сынок, мне лучше, — сказала она. — Если сердце требует, иди.
В порыве горячей сыновней любви Аркадий прижался к матери.
— Да, мама, сердце требует! Не могу оставаться здесь. Ты должна понять меня!