Дороги товарищей
Шрифт:
— Папа! Милый мой папочка!..
В то время, когда она в своей уютной комнатке слушала радио, ее отец, может быть, уже бился с врагом в голубой небесной вышине.
Прошло два дня, но Женя по-прежнему не находила себе места. Она то гневно сдвигала брови и, сжав зубы, мечтала о том, как сама, припав к горячему пулемету, будет уничтожать фашистов, то принималась плакать, думая об отце.
Прошло еще два дня.
…Бледная, с синими кругами под глазами, Женя в своей комнате гладила белье, когда в передней послышались возглас матери
— Да, да! — крикнула она срывающимся голосом, слыша стук.
Пока Никитин о чем-то говорил с матерью, Женя еще помнила и о покрасневших глазах, и о заштопанных чулках. Но когда открылась дверь и на пороге появился Саша, она моментально забыла все на свете. Она молча смотрела на него. Глаза у нее блестели.
Он с нескрываемой радостью пожал ее влажную от волнения руку и сказал:
— Здравствуй, Женя! Ты такая бледная!.. Не больна?
— Нет, нет, — прошептала Женя.
Вдруг она схватила на столе какие-то листки и спрятала под томик Пушкина.
— Нет, нет, — повторила она уже с растерянностью.
— Что ты читаешь?
Саша протянул руку к томику.
— Не надо! Это письмо к тебе… Но я дословно передам его! Я была не права и презираю себя за глупую гордость. Больше там ничего не написано…
— Женя! — вспыхнув, сказал Саша. — Может быть, я сам поступил не так, оставшись с ним…
— Нет, нет, ты прав, — решительно возразила Женя. — Я была эгоисткой, хотела, чтобы ты… Я поняла свою ошибку.
И Женя, с радостью встретив признательный взгляд Саши, сунула скомканные листки письма ему в карман.
— Прочтешь, когда будешь один, и ни слова больше о том, что в нем написано, — добавила она дрожащим голосом и, стремительно повернувшись, пошла к окну.
— Фашисты Здвойск заняли, — заговорила она. — А я была там всего лишь год назад. У меня и сейчас в глазах, как наяву, тихий городок в тополях, со старыми каменными домами, с чудесными памятниками. А теперь в маленькой белой комнатке, где мы с папой пили чай, — фашисты, враги. Как тяжело, жутко и больно думать об этом!
«Как я беспокоюсь за отца!» — понял Саша и хотел сказать ей что-то бодрое, но она со слезами вскрикнула:
— Не успокаивай, не успокаивай меня!
— Милая Женя! — воскликнул Саша. — Я знаю, что успокоит тебя только наша победа. Ведь и у меня сейчас папа где-то там… Но нельзя нам плакать, нельзя! Кто знает, сколько еще придется увидеть и пережить. Немцы не только Здвойск и Перемышль заняли — они рвутся черт знает куда, даже представить страшно! Минск в огне, Киев, все западные города!..
— Я вот думаю, Саша, и не верится мне, что где-то умирают люди, раскалываются, как игрушечные коробки, дома. Как не вяжется это с нашей вчерашней счастливой жизнью! Неужели пропадет наше счастье?! — Девушка подняла на Сашу
— Да, ты права, быть не человеком, а скотом — мы не можем. Помнишь: «Лучше умереть стоя, чем жить на коленях»…
— Помню, — грустно улыбнулась Женя.
— Почему ты никуда не выходила?
— Мне было очень плохо… Я все время думала о войне и… о папе… И ты тоже… пропал куда-то…
Она села за свой туалетный столик и придвинула к себе свободный стул.
— Посиди! Я хоть погляжу на тебя.
Девушка замерла, не спуская с Александра своих сияющих глаз.
— Сегодня встретил я Аркадия с Соней, — рассказывал Саша. — Горячий парень, уже добровольцем хотел записаться…
— Какие глаза у тебя стали — чужие, серьезные, — со вздохом прошептала Женя.
— Спрашиваю его: на фронт, что ли, собрался? Ну да, говорит, только отставили, какой-то черт сунулся…
— Взрослым ты стал вдруг…
— Если бы я знал, говорит, кто военкому сказал, чтобы меня не брали, я бы ему показал, где федькина мать картошку копала!
— Если бы нам не расставаться никогда, всегда быть вместе! — мечтательно проговорила Женя.
Саша покраснел и чуть дрогнувшим голосом продолжал:
— Ну, а потом он, конечно, успокоился. Я ведь тоже в таком положении очутился. Сергей Иванович Нечаев сказал: «Даже мечтать о фронте забудь!» Спрашиваю: до каких пор? «Утро вечера, говорит, мудренее».
— Ты слышишь, что я говорю тебе? — нетерпеливо спросила Женя.
— Конечно, слышу…
— Ну, так помолчи! Я давно не видела тебя!
— Разве же давно…
— Да помолчи же! Я буду говорить, а ты слушай и молчи. Я видела тебя еще в мирное время, хотя это было четыре дня тому назад.
— Молчу, — покорился Саша.
НА ФРОНТ, НА ФРОНТ!..
Борис Щукин с горечью вспоминал слова Аркадия: «Тебя в армию, может, не возьмут: по здоровью не пройдешь».
Да, ему едва ли удастся стать воином. Ему не ходить в атаки, защищая свою Родину, не познать упоения честно выполненного солдатского долга!..
Борис вспомнил, как во время медицинского осмотра весной врач, поговорив с ним (Щукин тогда особенно заикался), заявил:
— В военное училище, молодой человек, дорога для вас закрыта: поступайте в институт.
Тогда он принял это известие без особого волнения: он готовил себя к мирному труду агронома. Разве мог он знать, что через какие-нибудь полтора месяца мирная жизнь кончится?
…Торопливо одевшись и позавтракав, Борис вышел за калитку и решительно направился к Лапчинским.
«Не может быть, чтобы майор Лапчинский не понял меня!» — раздумывал он, шагая через улицу.
Упрямо сжав губы, он неторопливо, но с заметным волнением открыл калитку и вошел во двор дома. На веранде мелькнуло белое платье Людмилы.