Дороги вглубь
Шрифт:
Вдали послышались возбужденные голоса. И через несколько мгновений Крымов увидел перед собой Катушкина и Костю Уточкина.
– Олег Николаевич! Что же вы делаете! Зрительный зал набит битком... Вас ждут!
– задыхаясь от быстрого бега, проговорил Катушкин.
– Кто меня ждет?
– удивленно спросил Крымов.
– Все ждут! Вы, наверное, забыли про вечер? В институтском городке расклеено восемь афиш... Начало в семь тридцать, а сейчас уже девять...
– Да, Олег Николаевич, все ждут. Насилу вас разыскали, - подтвердил Уточкин.
– Я просто не решалась вам напомнить...
– вставила Семенова.
– Я, конечно, немного виноват перед вами...
– чуть не плача, продолжал Катушкин.
– Вы
Крымов, совершенно сбитый с толку, переводил взгляд с Катушкина на Уточкина, с Уточкина на Семенову.
– Идемте, Олег Николаевич, - жалобно попросил Катушкин.
– Представляете, какой скандал получится, если вы не придете. Все подумают, что вы гордый, и виноватым во всем окажусь я... Прочтите просто несколько стихов. Хотя бы из последних номеров журнала "За доблестный труд". Я захватил их с собой.
Только теперь Крымов заметил в руках Катушкина пачку журналов. Его осенила догадка.
– Какие стихи? Покажите...
– он протянул руку к журналам.
– Вот они... Это один из лучших, - бормотал Катушкин, раскрывая толстую книжку без переплета.
Только теперь для Крымова многое стало ясным. Он увидел свое имя и свою фамилию, напечатанные крупными буквами перед названием стихотворения.
– Вот оно что...
– растягивая слова, начал Олег Николаевич, почти с ненавистью глядя на Катушкина.
– Понятно! И вы... организовали вечер, не договорившись...
– Крымов запнулся, перевел дыхание и добавил: - не договорившись с поэтом!
– Идемте, Олег Николаевич... Идемте!
– умоляющим голосом говорил Катушкин.
– Я виноват перед вами. Но ведь публика ждет!
– Действительно неудобно!
– вмешался Костя.
– Народ собрался...
Несколько секунд Крымов смотрел неподвижно в какую-то неопределенную точку. Смелое решение назревало в его голове. Руки судорожно сжимали твердую папку с чертежами машины.
– Хорошо, - глухо сказал он, поднимаясь.
– Идемте.
Глава восьмая
Под шум аплодисментов Крымов вышел на сцену и остановился недалеко от рампы.
– Товарищи...
– произнес он нерешительно, смущенный пчелиным гулом зрительного зала.
Свет боковых прожекторов и закулисных софитов совершенно ослепил его, и потому головы зрителей казались окутанными легкой дымчатой пеленой.
– Товарищи!
– повторил Крымов громче и снова умолк.
Поведение Олега Николаевича вызвало небольшое недоумение у организаторов вечера, но о назревающем скандале еще никто не подозревал. За столом президиума сидели местные поэты во главе с Катушкиным.
Зрительный зал приготовился слушать.
Но Крымов вел себя странно, явно разрушая у собравшихся представление о поэте как о властелине мысли, легко подчиняющем себе аудиторию. Он стоял, растерянно перекладывая из рук в руки толстую папку.
– Товарищи!
– произнес Олег Николаевич в третий раз.
– Если говорить о современной поэзии. Я имею в виду наш труд... и мы вместе с вами...
– путано начал он.
За столом президиума заерзал на своем месте Катушкин, судорожно вцепившись в руку соседа.
– Нельзя ли говорить проще. Это же не лекция по астрономии!
– послышался из зала недовольный голос Горшкова.
Разыскивая глазами человека, подавшего реплику, Крымов увидел Трубнина и Семенову, сидевших во втором ряду. Лицо Зои Владимировны выражало напряжение. Она подалась всем корпусом вперед и внимательно, с видом глубокого волнения глядела на сцену. Трубнин, наоборот, рассеянно смотрел по сторонам безразличным взглядом.
– Прежде всего, хочу предупредить вас, что я не тот человек, за которого вы меня принимаете, - твердым голосом сказал вдруг Крымов.
В зале стало тихо.
– Много говорят у нас о современном искусстве: о литературе, музыке, живописи и скульптуре. Но редко можно услышать о поэзии в технике, о вдохновенной романтике творческих исканий при конструировании новых машин... Среди нас есть люди, которые думают, что наука и техника не нуждаются в высоком поэтическом запале!
– громовым голосом произнес Крымов, делая шаг вперед.
– А это неверно! Я докажу!
Из-за стола президиума поднялся бледный Катушкин.
– Честно трудятся наборщики и другие типографские работники...
– уже более спокойно продолжал Крымов.
– Они делают большое дело. Только благодаря им выходят в свет книги. Но типографским работникам пришлось бы беспрерывно печатать одно и то же, если бы исчезли писатели... Честно трудится многотысячная армия инженеров, строящая всевозможные машины... Но им пришлось бы беспрерывно строить похожие одна на другую машины, если бы исчезли изобретатели. Разве не видно сходства между творцами литературы, искусства и творцами новых идей в области технической мысли? Разве работа изобретателей не есть творческий процесс? Разве будет развиваться техника, если не станет людей, страстно стремящихся идти неизведанными, часто очень тернистыми путями? Разве смогут эти люди работать, не имея в душе высокого романтического отношения к технике?.. Страстного поэтического горения...
По залу пронесся гул одобрения. Катушкин уселся, разводя руками.
– Писатели и изобретатели - люди одного склада.
– Крымов приблизился к рампе.
– Это люди, стремящиеся создавать новое, быть полезными родине... Сколько духовных сил приходилось тратить дореволюционным русским изобретателям на борьбу с косностью, неверием, безразличием! Ничего, кроме насмешек и издевательств со стороны царских чиновников, не встретил наш великий соотечественник механик Ползунов, построивший первую в мире паровую машину. Словно милостыню, выпрашивал средства на постройку своего аппарата Можайский изобретатель первого в мире летающего самолета. В условиях полного недоверия, окруженный темными махинациями капиталистов-предпринимателей, работал Лодыгин, создатель электрической лампочки. Вспомним о трагической судьбе гениального сына русского народа Яблочкова, изобретателя электрического освещения, самопишущего телеграфа и сотни механизмов, ставших неотъемлемой частью большинства современных электрических машин! Он вынужден был покинуть родину и работать вдали, на чужбине. Все знают, как относились к Попову, изобретателю радио, некоторые узколобые, бездушные чиновники, преклонявшиеся перед всем заграничным...
– А как относились к замечательнейшему русскому астроному Струве? послышался из зала возбужденный голос механика Горшкова.
– Так было в прошлом...
– повысил голос Крымов.
– Советскому ученому, изобретателю предоставлены прекрасные институты, созданы все условия для творческого труда. Сотни тысяч стахановцев - новаторов производства - окружены вниманием партии и правительства!.. Советский изобретатель знает, что его изобретение не будет спрятано в сейф и законсервировано в угоду биржевым соображениям предпринимателей, как это происходит в Америке или в Англии. Советский изобретатель знает, что каждая новая машина в нашей стране помогает осуществлению светлой мечты человечества - построению коммунистического общества! Ради этих высоких целей все свои силы, все свои способности советский изобретатель должен отдавать делу прогресса советской техники! Он должен быть готов к упорной борьбе - природа не отдает без боя своих тайн, и нельзя надеяться на ее милости... Мы одерживаем победы над нею потому, что в душе советского человека горит неугасимый огонь романтически-страстного отношения к своему делу. Так, за высокое романтическое отношение к технике!.. За упорство советских изобретателей - поэтов технического творчества! закончил свою речь Крымов, высоко подняв руку.