Дорогой ценой
Шрифт:
В это же самое время Аурелий, уединившись, читал своё письмо.
«Дорогой Аурелий! Из твоих рук я зимой принял аптеку, поэтому я теперь хочу и вернуть её тебе. Пусть Генрих тебе всё покажет. И, пожалуйста, возьмись за евангелизацию в Подграде. У тебя достаточно образования и сил нести Благую Весть и великим людям этого мира. А нам, малым людям. Благая Весть особенно нужна, чтобы было чем утешиться в бедности, скорбях и одиночестве.
Я надеюсь, что и Никуша не будет молчать. Однако ты подай ему пример, тебе это будет легче. Очень хотелось бы ещё поговорить с тобой, и мне тяжело уходить, не простившись со всеми вами. Но о чём я говорю! Вы все бедному Мирославу оказали много любви. Да вознаградит вас Бог за это! Бог с тобой, доколе свидимся! Твой Мирослав».
Аурелий смял письмо. «Что за странные мысли! Ты хочешь убежать от нас? И так как ты не пишешь куда, легко может случиться, что мы потеряем твой след, и тогда действительно мы свидимся у ног Христа. Но из этого ничего не выйдет, мой бедный Мирослав. Дядя заслужил, конечно, чтобы ты удрал от него, и он навеки остался бы твоим должником! Однако ты в нужде. Об этом говорят мне твои слова «чтобы было чем утешиться в бедности, скорбях и одиночестве» Но подожди ещё немного, всё это кончится для тебя».
Аурелий велел позвать маркиза, и долгий разговор между ними закончился к удовлетворению обеих сторон.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ
Солнце зашло, заалела вечерняя заря. Прекрасный день, обрадовавший немало сердец, клонился к исходу. Лучами заходящего солнца он посылал также свой прощальный привет блуждающим во мраке людям.
На станции П остановился скорый поезд. Проводник открыл дверь вагона первого класса и с интересом смотрел вслед группе людей, выходивших из него. Господа с вниманием и заботливостью сопровождали дам к ожидавшим их экипажам.
— Это Орловские, — шепталась стоящая вокруг публика.
Другие, заметив чернокожего слугу, добавляли:
— А это чужие из Подолина.
Через несколько секунд дрожки унесли прибывших от любопытной толпы. Один экипаж около города свернул в сторону, взяв направление к аптеке. Сидевший в нём аптекарь Коримский помахал остальным на прощание шляпой. Вечерняя заря освещала его дом, сказочной красотой сверкали окна. Дверь аптеки была уже заперта, и когда Коримский зашёл в дом, он услышал музыку и пение. Коримский, облегчённо вздохнув, улыбнулся. «Это лучшее доказательство того, что он ждал меня», — пробормотал он вполголоса.
Он пошёл на эти звуки и пришёл в наполненный людьми зал.
Коримский сел у дверей так, чтобы тяжёлый красный занавес скрывал его от глаз присутствующих. Но никто и не обернулся.
Одни присутствующие пели от всей души, а другие внимательно слушали пение.
«Тебя зовёт Спаситель Сам, Стою у двери и стучу. В твоём я сердце жить хочу? Мзду ль войти к тебе в твой храм? Несёт прощенье Он грехам, И хочет мир в тебе излить. Он просит дверь лишь отворить: Могу ль войти к тебе в твой храм?»На Коримского эта песня своим текстом и печальной мелодией произвела неприятное впечатление; он нахмурился. Пропели третий куплет:
«Не вечно будет умолять Тебя к себе Его принять.
Внимай же, друг. Его словам:
Могу ль войти к тебе в твой храм?»
Урзин, которого Коримский до этого момента не видел, подошёл к столу, чтобы помолиться. И когда он опустился на колени, отблеск 'вечерней зари осветил его. Коримский не мог оторвать глаз от его лица. Ему казалось, что он такое лицо уже когда-то где-то видел.
На молитву молодого человека он не обращал внимания, но текст, который Урзин сначала прочёл, ему запомнился, так как он был очень краток: «Ко Мне обратитесь, и будете спасены, все концы земли».
— Мои дорогие друзья! — начал Урзин, окинув всех присутствующих взглядом.
— В необычный час мы собрались, ибо завтра у меня уже не будет возможности с вами говорить. Так как я ещё сегодня ночным поездом намерен оставить Подград, я хотел проститься с вами и передать предложенную мне Господом весть. За время, которое мы могли проводить вместе вокруг Слова Божия. я вас непрестанно просил: примиритесь с Богом! И о том же я вас и сегодня хочу просить. Но есть здесь и такие, к которым я сегодня обращаюсь в первый и в последний раз. Их я прошу выслушать меня внимательно, ибо это мои последние слова к ним.
В собрании среди присутствующих возникло движение, послышался шёпот, но вскоре все успокоились. Коримский, неприятно удивлённый, смотрел на своего провизора, и лицо его становилось всё мрачнее. «Значит, он всерьёз намеревается уйти! Но я не хочу, чтобы он ушёл, ему нельзя уходить!» Сначала он так был занят этими мыслями, что и не слышал слов проповедника, но потом прислушался.
— Обратитесь к Иисусу! Я пришёл сказать вам, что Он вас любит. Нет нигде — ни на небе, ни на земле — другого средства спасения от греховности. Не думайте, что вы сами можете что-то исправить. Никакой грех не исправляется! И если он не прощён, он влечёт за собой целые горы новых грехов.
Поэтому обратитесь к Нему. Он вас исцелит.
Серьёзно и проникновенно звучали слова молодого проповедника. Он указывал на свет и на мрак, на путь к спасению и на путь к погибели.
— Я знаю, — говорил он, — что многие из вас ещё не примирились с Богом, что вы и сегодня не примиритесь с Ним, и это мне причиняет боль, ибо вы идёте в погибель, хотя и для вас приготовлены венцы славы. Я вам всё сказал, что мне было поручено. Тем самым работа моя закончена. Я указал вам на Спасителя и на спасение, на губителя и на погибель. Теперь выбирайте сами. Бог с вами!
В зале поднялся плач, и Коримский уже не мог больше слушать.
— Когда все уйдут, — сказал он стоявшему в дверях Ферко, — пусть пан провизор поднимется в мою комнату.
Юноша поклонился, и хозяин дома пошёл по коридору. Он с трудом узнал свой собственный дом в его новом убранстве. Он открывал комнаты и гостиные, в которых царила красота и чистота. Никто Коримскому не мешал, так как вся прислуга была в зале. Наверное, поэтому Ферко стоял у входа, чтобы никто не мог незамеченным подняться в дом?