Дорогой ценой
Шрифт:
— Когда уходил, видел. Она передавала тебе привет и ждёт тебя завтра. Я застал её за запретным делом: она читала книгу, которую якобы ты ей дала.
Маргита покраснела.
«Верно, чтение ведь вредно её глазам. Но Иисус Христос сделает так, что она не пострадает от этого», — подумала она.
— Но ты мне ещё не рассказала, как было в церкви, — переменил Адам тему разговора.
Ему не хотелось говорить о Тамаре Орано. Он всё ещё видел укор в её красивых голубых глазах и слышал, как она сказала:
«Маргита так хороша и добра, радость — дышать с ней одним воздухом, а вы отказались от неё!». Он знал теперь, что Тамара была права, поэтому ему и не хотелось об этом думать.
— Как ты провела время? — повторил он вопрос.
— Я в церковь ходила не время проводить, — сказала она почти печально.
— Прости, я не так выразился. Я хотел спросить, нашла ли ты то, чего искала? Я однажды был случайно в евангелической церкви в Т., но сухое, скучное богослужение меня нисколько не удовлетворило. Там пели, будто тянули резину; казалось, не будет конца. Священники что-то читали, а затем была проповедь. Я едва выдержал до конца. Верно, меня звон колокольчиков и вся эта мишура в нашем богослужении не трогают, но зато хоть хорошо поют и можно на что-то посмотреть, развлечься.
— Да, развлечься можно в вашей церкви, но больше ничего, — вскипела Маргита.
Слова Адама обидели её. Хотя, вспомнив сегодняшнее богослужение, она должна была согласиться с ним.
— О, кто всему этому верит и хочет быть благочестивым, тот у нас скорее найдёт нужное ему. Скажи мне только, чем евангелический христианин докажет, что он благочестивый и добрый христианин? Католик даёт пожертвования, поклоняется святым, делает добрые дела, соблюдает пост, заказывает молебны за бедных и умерших. А чем докажешь ты, что ты добрая евангелическая христианка?
Щёки молодой женщины раскраснелись.
— Тем, что я так стараюсь жить, как это повелеа Христос; что я люблю и прощаю.
Он посмотрел на неё долгим взглядом. Вот что её так украшало
— она хотела любить и прощать.
— И ты думаешь, что всегда можно любить и прощать?
— Христианину, живущему по заветам Христа, — да, ибо Он говорит: «Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь».
— Ну, если твоё убеждение основывается только на этих словах, то ты можешь придерживаться их так же, будучи католичкой.
— Возможно, но ваша церковь насилием доказала, что нет в ней любви Христа.
— Докажи своё утверждение! — сказал он, покраснев.
— Очень легко! Разве не Рим сжёг на костре лучших своих сыновей, например:
Гусса, Висгардта и тысячи других мучеников
— Не мучеников он сжигал, а еретиков. Я могу согласиться, что в то варварское время, к сожалению, такие насилия имели место, но это происходило от темноты, непросвещенности. Однако я не соглашусь с тем, что в нашей церкви нет любви. Я хотел бы знать: чем евангелическая церковь доказала, что в ней живёт тот Дух, который, как ты говоришь, подкреплял мучеников в их вере? Я знаю много евангелических эгоистов, мошенников, неверующих и прочих. Но никогда мне не случалось замечать в вашей церкви любви и согласия, а напротив — ссоры и раздоры. В нашем правительстве имеются и евангелические христиане; но скажи мне, что, они сделали хорошего? Я считаю, что дело не в учении, не в церкви, не в убеждении, а в самом человеке, в его стремлениях.
— Нет, Адам, если человек хочет жить счастливо и для блага других, то это счастье должно быть в нём. Но оно не творится самим человеком. Свет и счастье — во Христе. Христос должен жить в человеке. Это Он жил в мучениках. Он и в нас, во мне хочет жить. И как цветок раскрывается лучам солнца, так и я раскрыла своё сердце Свету, и Он теперь освещает его. Я не могу остаться католичкой, потому что мне доступ ко Христу был бы закрыт. У вас так много святых: матерь Божия, отцы церкви, папа, епископы и так далее — один над другим, а об Иисусе Христе и речи нет.
И всё же без Него нет спасения. Я могу и хочу служить только Ему за меня; Ему, Который оберегал меня, когда отец и мать оставили меня, хотя я Его не знала, и Который теперь раскрылся мне во всей своей красоте и святости. Я согласна, что евангелические не живут так, как бы им надлежало жить, и что это уже не прежняя церковь. Но евангелическая церковь не запрещает читать Слово Божие и не распространяет заблуждения и суеверия. И у кого Слово Божие, тот может увидеть свет и стать счастливым навеки.
— Ты уже настоящий богослов, Маргита, — насмешливо склонился перед ней молодой учёный. — Может быть, лучше оставить этот разговор, потому что у меня времени мало. Но в будущем мы ещё поговорим об этом. Так как у тебя достаточно смелости критиковать мою религию, я освещу и твою и приведу тебе факты, свидетельствующие о том, что тебе пока не известно. А теперь — что передать Тамаре?
Лицо Маргиты разгорелось. Она почувствовала что-то вроде стыда. И потом, когда Адам уже ушёл в Боровце, она задумалась. правильно ли сделала, сказав без обиняков ему правду о Риме?
Подавленная, она пришла к домику и остановилась. Окно было раскрыто, из него слышались голоса, один из них принадлежал Степану Градскому. Может быть, он пришёл навестить бабушку?,
Как хорошо!
Она снаружи прислонилась к окну и заглянула внутрь. Какая чудная картина предстала перед её глазами! На диване лежал её отец и смотрел на окно, рядом стоял Аурелий, скрестив руки на груди, а у стола, наклонившись над раскрытой Библией, стояли Никуша и Степан Градский.
«Значит, Степан действительно пришёл; тот, кому Христос открылся и который умел любить и прощать! Вот он — настоящий евангелический христианин, который живёт по Евангелию!» — заликовала она в душе и поспешила в домик, где её радостно приветствовали.
— А дедушка не придёт? — первым делом спросил отец.
Она ответила, что он отправился в Орлов, извинилась также за Адама. Приветствуя Степана, она не заметила, как Никуша вдруг побледнел и рукой схватился за сердце. О Маргита, если бы ты знала, какое известие ты принесла своему брату! Хорошо, что она не подозревала о случившемся.
Около часа назад Николай Коримский стоял в лесу, углубившись в размышления. Он беспокоился о матери, тосковал по ней. Как хотелось ему узнать хоть что-нибудь о её состоянии! Аурелий, вернувшись из Подолина, письма не принёс. Николай теперь невыразимо тосковал по человеку, с кем можно было бы поговорить о матери и кого можно было попросить молиться за него и за неё.