Дорогой ценой

Рой Кристина

Анечка винила в случившемся себя. Она рассказала пану Урзиву, что больная пожелала сесть и послушать пение и, наверное, переутомилась от слишком долгого сидения. Но она также рассказала, какое выражение лица было у больной.

— Пора бы уже и объявиться пану барону, — сказала пани Прибовская плачущей пани

X., которая, опираясь на трость, зашла к больной. — Если это ещё продолжится, пан провизор тоже заболеет. Он это принимает так близко к сердцу. И неудивительно — такая ответственность! Ах, если бы знала об этом пани Маргита! Если бы там Никуши не было, я бы ей уже сама сообщила о происходящем здесь, но Никуше нельзя об этом знать!

— Кто бы сказал моей прелестной розе, — причитала пани X., — что она, однажды оставленная, найдёт приют в моей комнате!

— Да, ей не надо было уходить от Коримского. Там бы её на руках носили, а как бы там за ней ухаживали в случае болезни, — сказала пани Прибовская с укором.

Но она тотчас же устыдилась своих жестоких слов. Разве можно так говорить о смертельно больном человеке?

* * *

— Вы ко мне, пан Урзин, и это в воскресенье-то? Я, право, удивлён.

Доктор Раушер с нескрываемой насмешкой, недовольный тем, что кто-то нарушает его отдых, протянул «благочестивому аптекарю», как он называл Урзина, руку.

— Прошувас, доктор, будьте добры, идёмте со мной к одной больной, — попросил молодой человек без извинения. — До сего времени за ней ухаживали по советам доктора Лермонтова, однако болезнь приняла другой оборот.

— Вот как? — заинтересовался врач.

Коллега Лермонтов был ему слишком симпатичен, чтобы сразу ве отправиться к пациентке, если она сама не могла прийти.

— Она пожилая или молодая женщина?

— Средних лет. Однако разрешите обратить ваше внимание на то, что дама, к которой мы пойдём, вам знакома… Это баронесса Райнер.

Такого сообщения доктор Раушер не ожидал.

«Кто бы мог подумать! Баронесса Райнер — в прошлом «Орловская роза», бывшая жена Коримского, дочь пана Николая Орловского и мать пани Маргиты Орловской — в этой дыре, под присмотром своей бывшей няни и провизора пана Коримского», — подумал врач, когда он уже стоял у постели больной. Но ход его мыслей изменился, когда он заметил, в каком опасном состоянии она была.

Она всё ещё была красива. Но это была уже не та молодая Наталия и не Наталия Коримская. Странно — у неё был вид святой!

— Что вы думаете, пан доктор? — спросил провизор.

— Что в любой момент может наступить смерть. Но что нам делать, Урзин? Мы же не можем допустить, чтобы дочь пана Орловского умерла здесь, как падшая женщина.

— Я ещё вчера сообщил пану Орловскому о случившемся и просил его прийти и забрать пани баронессу в Орлов.

— Это вы правильно сделали. Скорый поезд прибывает в час, может быть, он уже здесь. Пойдите ему навстречу, дорогой Урзин.

«Хоть он и кажется святым, а всё же толковый человек», — подумал доктор, с нетерпением ожидая его возвращения.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Маргита Орловская, возвратившись после своего первого посещения церкви в Боровце, вместо дедушки нашла лишь его рукой написанную открытку, в которой он сообщал ей, что с утренней почтой получил письмо и что определённые обстоятельства потребовали его отъезда в Орлов.

— Почему он меня не послал? — сердился Адам, только что вернувшись из Подолина.

— Ведь я был ещё дома, когда почта пришла.

Из-за всего этого Маргита забыла постигшее её разочарование в Церкви. С какой радостью она отправилась туда и как была рада, что дедушка ничего не имел против. Она надеялась насытиться Словом Божиим. Первое неважное впечатление произвело на неё плохое пение, при котором можно было уснуть. Она удивилась, что учитель Галь так бесчувственно может играть. Затем на кафедру поднялся пастор О., мужчина приятной наружности, но болезненного вида. Говорили, что он только на прошлой неделе вернулся из Верисхофена, где лечил свой ревматизм. Маргита сочувствовала ему. Было заметно, что ему при пении литургии не хватало воздуха и трудно было вести богослужение. Маргита плохо понимала, что он говорил. Это было не по-словацки и не по-чешски. Ведь она часто слышала, как барон Райнер говорил на чешском языке.

В церкви она посмотрела на слушателей. Они дремали на скамьях. Когда он повышал голос, они вздрагивали, а потом снова засыпали.

Молодая женщина почувствовала пустоту в своей душе, особенно во время длинных молитв. С радостью она пришла, но с радостью она и вышла из церкви. «Когда пастор поправится, будет лучше, — подумала она, — невозможно, чтобы евангельское богослужение было таким…»

Когда Маргита проходила мимо дома пастора, со двора до неё донёсся довольно резкий женский голос, бранивший работника не самыми изысканными словами. И это в доме пастора, и в воскресенье. Она намеревалась войти и представиться, но раздумала. Печальной и опустошённой она вернулась домой.

Здесь ждали её обычные обязанности. Отец с братом и его другом не захотели прийти к обеду, но, несмотря на то, что она распорядилась, приготовленная пища не была ещё отправлена к ним, так что ей самой пришлось взяться за дело и упаковать её в корзины.

— Скажи, что я приеду сразу после обеда, — приказала она слуге.

Обедали они впервые вдвоём с Адамом. Он тоже был расстроен: вчера в Подолин прибыл сундук с египетскими древностями, который был повреждён, и в нём недоставало нескольких драгоценных вещей.

Маргита приняла искреннее участие в этой неприятности мужа.

— Что скажет доктор Герингер? Он сна лишится от горя. Именно то, что пропало, для него было так важно! — сокрушался молодой Орловский.

— А ты точно знаешь, что всё было положено в ящик? Может быть, вы что-нибудь забыли? — предположила Маргита.

— Забыли? Не думаю. Доктор сам всё упаковывал. Но ты права, может быть, недостающее находится в сундуке, который он взял с собой. Было бы это так!

— Господь даст, что так и будет, — проговорила Маргита, успокаивая мужа.

— Я не успокоюсь, пока не буду уверен, что всё в порядке. Я сегодня ещё отправлюсь в Подолин и проверю опись вещей, находящихся в ящике. Пусть Никуша меня сегодня извинит.

— О, он поймёт! Ты только завтра утром вернёшься? Верхом поедешь?

— Нет, я вернусь ещё сегодня вечером. Но ужинать меня не ждите, если опоздаю. Маркиза я сегодня утром вовсе не видел. Он был занят, и я сразу пошёл в комнату, отведённую мне и доктору Герингеру, чтобы посмотреть вещи,

— А Тамару ты тоже не видел?